Бульварное чтиво - [11]

— Я махом, — схватился он за брюхо. — Туда и обратно!

Его не было долго. Когда мы шли к турбинному блоку, навстречу, с закрытыми глазами, двигался Геша. Вытянув вперед руки, он будто играл в жмурки и походил на гоголевского Вия. «Поднимите мне веки!» — казалось, попросит он, но он не попросил. Крестовников обвел нас ополоумевшим взглядом.

— Я это, не могу… Вы как-нибудь без меня… — аппетитно отрыгнул «Лесной водой» Геша и направился к кондейке.

Не сказать, что от нас требовали невозможного. На заводе господствовал хаос, никто не знал, кто и кем управляет. Нас бросали с одного участка на другой. Мы быстро насобачились спать под турбиной в обнимку с гаечными ключами. Однажды нашу бригаду отправили на склад перебирать задвижки и смазывать сальники. За спинами щелкнул ключ — заперли, чтобы мы не вынесли «музейные ценности» с заваленных ими складских полок. В государстве с богатой криминальной историей — иначе нельзя! Осмотревшись, я и Жуков бросились потрошить многочисленные ящики с иностранными ярлыками. Нашему примеру последовали и остальные. Каждому досталось по финскому смесителю и душевому шлангу с лейкой. Сантехника предназначалась для строящихся в городе коттеджей — двухэтажных бараков со всеми удобствами.

Вечерами, от безделья и скуки, мы пили эликсир. Запасы картошки и сала закончились, сахара — тоже, мы голодали. Вишняков экспериментировал с луком. Сначала он ел его сырым, потом варил, потом жарил. Как-то Петр Яковлевич с отвращением посмотрел на сморщенное Мишино лицо и ударил кулаком по столу. Испуганно подпрыгнули кружки, в стеклянной банке вздрогнули ложки.

— Все, пора завязывать! Так жить нельзя — в животных превращаемся. Гляньте на Вишнякова, это же не человек, это… это… — Он не нашел подходящего слова, поднялся и маятником заболтался по комнате. Повисла тишина, обстановка удручала и не предвещала ничего хорошего. Мы ждали разгрома.

— Жуков, ты же интеллектуал, у тебя вечерняя школа за плечами! Почему я должен всегда подсказывать? Завтра же, прямо с утра, займись изготовлением самогонного аппарата, — раздраженно сказал он. — Одеколон можно водой разбавить и перегнать! Должно получиться!

Напряжение спало. Облегченный вздох растаял в клубах табачного дыма. На другой день бригада занялась конструированием агрегата, а начальник умчался отбивать депешу насчет аванса.

Мы с замиранием сердца смотрели, как из змеевика, обложенного льдом, в банку капает идеально прозрачная жидкость. Нагнав литра три, мы пропустили её через «Родничок». Ни одна ведьма не смогла бы сварить подобное зелье! Запашок, конечно, присутствовал, но слабый, еле уловимый. А какими были вкус и градус! От такого нектара не отказался бы сам Господь! С появлением самогонного аппарата жизнь радикально изменилась, обрюзглые лица приобрели здоровый цвет, а «геолог» перебрался к нам. Чтобы он не скучал, пока мы несем трудовую вахту, я мелками нарисовал на стене телевизор, радио и аквариум. Разумеется, я не Караваджо, но получилось здорово! Комната приобрела комфортабельный вид.

За авансом пришлось ехать в Муравленко. Получив деньги, потерлись о прилавки магазинов и вернулись в поселок. В тот день бригада впервые переступила порог столовой, которую не посещала из-за финансовых проблем. Аппетитный запах и скатерти на столиках потрясли нас, как стеклянные бусы — дикарей! Повариха, молодая бабенка лет двадцати двух-двадцати трех стреляла в меня блудливыми глазами. Я отвечал короткими очередями. Дуэль взглядов завершилась битвой в кровати. В поселке о кухарке не мечтали только импотенты. Звали ее Вита-Четвертак. Почему «четвертак», объяснять не буду. Она быстро выжала из меня соки, надо признать, выжала абсолютно бесплатно, по любви.

Повариха встречала меня на автобусной площадке и сразу волокла к себе. Прятаться не имело смысла: она имела нюх ищейки. Неделю до конца вахты я находился у нее плену. Распутная кухарка глумилась надо мной, как хотела. Утолив ненасытную плоть, пичкала объедками из столовой. Пока я отъедался и «наслаждался» псевдосемейной жизнью, коллектив спивался ускоренными темпами. Пили с омичами из соседней комнаты, с ноябрьскими ребятами, пили с нарофоминцами. Весь барак тащился к нам с фанфуриками. Лосьон, эликсир и тройной одеколон мужики смешивали в разных пропорциях, добиваясь оригинального букета. Выжав из адской смеси всё что можно, тут же и дегустировали. Происходила массовая деградация пролетариата в условиях Крайнего Севера.

На въезде в поселок, в срубе, похожем на сказочную избушку, жил местный нувориш Вася-Покажикино. Он имел два видеомагнитофона и цветной телевизор. С утра до вечера Покажикино крутил фильмы, на чем, собственно, и сколотил капитал. Вход в храм искусства стоил пять рублей. По ночам в нем собирались дагестанские бутлегеры. Они смотрели исключительно порнуху. Посреди сеанса какой-нибудь Мурзадин, ошпаренный кипятком разврата, выскакивал из избушки и скрывался в заметённом пургой сортире. Минут через полчаса он выползал утомленный, но счастливый. В захолустье, где на пятьсот вахтовиков приходилось три женщины, он в этот момент чувствовал себя настоящим мачо! Звезды с пониманием взирали на брутального онаниста сверху и заговорщицки перемигивались. Аллах в это время кемарил, и выхолощенный дагестанец не боялся его гнева. Он снова вливался в общество вуайеристов и свысока смотрел на собратьев.