Бульвар - [80]

— Да никому ничего объяснять я не буду. А если кто и спросит про тебя, то скажу, что случайный прохожий, и все. А мне будет приятно тебя видеть, я даже незаметно махну тебе ручкой.

— Я подумаю...

— Подумай.

В коридоре, когда я уже собирался выходить, держа в руках завернутую в газету дубинку, Наташа поинтересовалась:

— А что это за кий ты с собой таскаешь?

— Я тебе потом скажу, когда-нибудь после твоей свадьбы.

— Ну, правда, что?

— Закон.

— Чей?

— Наш.

— Не понимаю...

— Я и сам не понимаю...

***

Я подходил к своему двору с волнением и трево­гой. Точнее, это волнение и тревога носили двойс­твенный характер: с одной стороны, мне хотелось, чтобы окна моей квартиры не светились, чтобы Све­та ушла, не дождавшись меня. С другой стороны, я хотел видеть ее. Эти противоречивые чувства меша­ли мне определиться в своих отношениях к Свете. И не только к ней, как вдруг я понял, но и к себе са­мому. Влияние Светы на мое сознание становилось бесконтрольным, я не мог подчиняться себе. Стиралась граница моих привычек и представление всех реалий: приобретение культуры и элементарных основ человеческих взаимоотношений. Все это я мог одним мгновением перечеркнуть, забыть.

Удивительно то, что я, все понимая, играл с этим, как кот с мышкой. И хотел играть.

Сказать, что я был оригинальным, было бы слиш­ком. Таких, как я, статистика набрала бы (если бы кто ее проводил) психушку на полмира. Только что мне до других?! Существует одна истина: каждый псих несет ответственность за себя. Свой горб на чу­жие плечи не перекинешь.

Я повернул в свой двор и увидел, что окна моей квартиры светились. На мгновенье приостановил шаг, глубоко вдохнул в себя воздух, ощущая запах подвивших листьев, и с легким трепетом сердца на­правился к своему подъезду.

Услышав, как стукнули двери, Света выскочила в коридор. Влажными, немного испуганными глаза­ми, смотрела на меня, потом повисла на шее.

— Ты меня испугал, очень испугал, — всхлипыва­ла она, обнимая.

— Чем?

— Тебя так долго не было. Я думала, что-то слу­жилось...

— А что со мной могло случиться?

— Ты не знаешь тех подонков, они на все спо­собны.

— Я тоже...

Светины плечи вздрагивали, она еще сильней ко прижалась.

— Успокойся, больше он тебя не обидит.

— Дура я. Втянула тебя в свои проблемы. Боль­ше не буду. Сама с ними разберусь, — продолжала всхлипывать Света.

— Пожалуйста, успокойся. Никто никого никуда не втягивал и уже ни с кем и ни с чем разбирав не надо.

— Я не прощу ему... не прощу. Найму человека, выпущу из этого гада кишки. Сколько бы это мне не стоило, накажу этого выродка, — коротко вздыхая, шептала Света, и ее била мелкая дрожь.

— Ты что, Света, что ты говоришь?! — оторвав ее от себя, ужаснулся я и сильно тряхнул за плечи.

— Это он, он во всем виноват... Но я выкупилась, теперь никого надо мной нет. А ему все мало, подонку. Счетчик надумал на меня включить, будто за какую-то недоплату. Так я ему отключу этот счетчик его же кровью... отключу, — быстро произнося каждое слово, шептала, задыхаясь, Света.

Я почувствовал себя не в своей тарелке. Не будет преувеличением, если скажу, что меня даже передернуло всего — так холодно и жестко говорила Света. Потемневшие до грозовой тучи, ее серые зрачки, казалось, вот-вот сверкающей остротой полоснут молнией. Они смотрели сквозь меня, будто перед ней была не моя физическая материальная оболочка, а что-то прозрачное, эфирное. Какое-то полное отсутствие реалий было в них. Главным было то, чего я не знал в жизни этой девчонки, что было ее тайной, только ей известной. Оно приобретало свою жесткую сущность, свою правду, требуя за все ответа.

- Кровь пущу, клянусь, пущу... — как зомби, твердила Света.

— Света! — пытаясь к ней пробиться, еще раз, но уже сильней, тряхнул ее за плечи.

Ее голова, как у тряпичной куклы, несколько раз перекатилась из стороны в сторону, и, видно, от боли, Света застонала. Но, как и раньше, оставалась в том же зомбированном состоянии мести.

— Пущу, обязательно пущу... И никто меня не ос­тановит, — словно заклинание, повторяла Света. — За подлость его, за ублюдство, по земле растяну его... Чтоб сдох, чтоб сгнил, как падаль.

Я почувствовал, что это были чувства не просто мести, которые возникли несколько часов назад, спровоцированные человеком, чье участие в Светиной жизни — далеко не лучший пример. Я понял, что тут что-то большее, может, даже память первых дней ее детства и до сегодняшних минут. Этот про­межуток ее жизни, как я мог судить, был совсем не розового расцвета, а, скорее, тусклый и болючий.

Накипело все, нагноилось, созрело. Неосторож­ным движением дикости Губа затронул то, что ни в коем случае нельзя было трогать. И, забыв про тай­ную тень человеческой возможности, ступил на рис­кованный, шаткий путь.

Я с силой привлек Свету к себе, крепко обнял. Она даже пошевелиться не могла. И держал, пока она не успокоилась и ее не перестало трясти. Потом осто­рожно провел в комнату, посадил на диван.

— Налей водки, если есть, — попросила Света.

Я принес бутылку, две рюмки и тарелку с наспех нарезанными колбасой, огурцами и хлебом. Света выпила молча, не дожидаясь меня, и, не закусывая, попросила налить еще.