Бульвар - [31]

— Оставь! — вскрикнула Света. — Люблю муль­тики.

Показывали «Ежик в тумане». Света даже рот рас­крыла от удивления.

«А ежик думал про коня: как он там, в тумане?» — прозвучало с экрана телевизора.

— Сколько раз смотрю его, всегда балдею, — при­зналась Света. — Этот мультик мне больше всего нравится.

— У тебя хороший вкус, — похвалил я Свету.

— А почему он должен быть у меня плохим? — удивленно спросила она.

— Ну, понимаешь, это такое дело... В магазине вкус не купишь, и на улице не найдешь. Его воспи­тать нужно. А для этого немалые усилия приложить требуется.

— А интуиция?

— Что интуиция?

— Разве она не может подсказать?

— Может. Но чтобы разбираться в искусстве, од­ной интуиции мало. Здесь знания нужны.

— Это безусловно. Но учитывая то, какую оценку ты мне дал, интуиция меня не подводит? — немного кокетливо спросила Света.

— Не подводит. Это что касается мультика, — с оговоркой согласился я. — Насчет остального — не знаю.

— А что остальное? — насторожилась Света.

— Как что? — удивился я. — Разве искусство — это только мультики? А фильмы, музыка, картины художников, театр, литература, наконец.

— Да ничего тут сложного и хитрого. Если хорошее, то сразу видно. А нет —значит, нет. И нечего мудрить. Если нравится фильм, то умные разборки здесь ни к чему; картины художников все как на ладони; музы­ка — ну, здесь дело вкуса: одному нравится рэп, дру­гому рок, а кому-то классическая; театр — это уже кто любит его; а литература — тут совсем просто: я напри­мер люблю детективы, так что ничего сложного.

Я даже разозлился от такого примитивного рас­суждения.

— Сразу видны дырки в носу. А настоящее искус­ство — как подземный источник. Его нужно почувс­твовать и понять сердцем, долго готовясь к этому. А глаз воспринимает только то, что сверху, что ярче светит. Так происходит у обезьяны, в лучшем слу­чае у индейца-дикаря.

— Ты чего вскипел так? — весело усмехнулась Све­та. — Я сказала то, что думаю и как понимаю. А тебя понесло, будто оскорбили твои лучшие чувства.

У меня мелькнула мысль: старею, начинаю раз­дражаться на глупости молодости, ведь два десят­ка нас разделяет со Светой. А это уже другие люди, другой взгляд на мир и его явления и, конечно же, на искусство.

Маленькими глотками мы попивали шампанс­кое, и я с терпением охотника в засаде ждал Светиных манящих движений. Наконец дождался.

— Поставь бокал, — попросила Света. И ее рука мягко легла на мою шею, а потом притянула к себе.

Я поцеловал ее в губы и почувствовал, как ее язычок вошел мне в рот, прогуливаясь по зубам, языку небу. Потом ее руки закинулись за голову, и Света открылась мне — ровная и белая, во всей своей беззащитной нежности, чистоте и доверии.

У меня перехватило дух от такого величия и поч­ти сказочной нереальности. Я как будто вознесся над самим собой, отрываясь от всего суетливого, грязно­го, серого и сделался похожим на полую оболочку, которая возвысилась над мелочью, никчемностью, гадостью и начала наполняться звуками чудесной музыки, теплом и светом.

Самое реальное и нереальное — интимная встре­ча с женщиной. Эти противоположности, как плюс и минус, дают наивысший разряд чувств, громом и молнией шарахнув по нервной системе. Даже не по­нятно: живешь ты в этот момент или возвышаешь­ся к Богу? Невесомость... Полусознательность... По­лусон...

Я целовал Светины груди, я пил их сладость. Впа­дина между ними стала влажной — я с наслаж­дением зализывал ее, лаская руками бедра, потом опустился к тонкой темной полосочке. Света подтя­нула к себе ноги, согнув их в коленях, потом раздви­нула в стороны, и, когда я поцеловал ее лоно, бро­сила их мне на плечи. Они, как ужи, обвивали мою шею, плыли по спине. Иногда поднимались надо мной, как фонтаны, потом опять падали на плечи. Я задыхался от ненасытности и желания. Мне хотелось нырнуть в Свету целиком, раствориться в ней, исчезнуть, утонуть навсегда в этом штормовом оке­ане любви.

Света выдохнула — иди! — и я осторожно, своим упругим и плотским, слился с ней. Ее ногти крова­выми рисунками расписывались на моей спине. Неожиданно Света оттолкнула меня, повернулась на живот и лицом уткнулась в подушку, вознеся пере­до мной две симметрично-округлые, слитые одна с одной, матово-белые вершины. Своей упругой пло­тью я вошел в кратер между ними, плавно и мягко утопая в его дышащей, густой влажности, лаская ру­ками груди, целуя спину и шею.

В какое-то мгновенье горячая огненная лава вул­каном хлынула в этот кратер, девятибалльным зем­летрясением всколыхнув всего меня. Со стоном я навалился на Свету всей своей тяжестью. Она повер­нула ко мне лицо и наши губы сошлись в поцелуе.

Откинувшись друг от друга, мокрые и опусто­шенные, мы молча лежали, глубоко дыша. Шторы на окнах не были завешены, и от уличных фонарей в комнате было совсем светло. Я хорошо видел, как Светино лицо светилось счастьем.

Света не нарушала тишину, и я тоже не торопил­ся этого делать. Мне даже показалось, что Света за­дремала. Я хотел накрыть ее одеялом, но она меня остановила тихим голосом:

— Не нужно, и так тепло. Лучше налей шампан­ского.

Бутылка была пуста.

— Я сбегаю в ночник, — предложил я.