Бульвар - [27]
***
Театр словно замер: пустой, тихий, спокойный. Оно и понятно: весна везде и всем. С какими-то отрешенно безумными лицами по улицам прогуливались люди, и в глазах у них было все, что хочешь, только не серость насущных проблем.
Становились бешеными собаки, сбивались в свору. Насмерть забивали друг друга кобели за право быть первыми на празднике сучьей течки. С кровавыми глазами бросались на соперника, острыми клыками раздирая кожу, кусками выдирая мясо. И никто не хотел уступать. Никому не было страшно. Необъяснимой силой желания и жажды утверждали себя великой истиной — быть!
Каким-то ярким, наглым цветом зеленели листья на деревьях, трава на газонах. Машины на улицах гудели по-другому, совсем не так, как в зимние холода. Все, от самой безмозглой маленькой пылинки до фантастического человеческого мышления, переполнялось весной.
Только занятые в «Полочанке» старались не замечать всей этой великой безрассудности космического воздействия. Как тягловые лошади, впрягались в оглобли, топтались на месте, не имея силы вырваться из болота «нерешенности».
Андрон нервно теребил бороду, актеры за кулисами ругались про себя и не только про себя... Я тоже никак не мог собрать свой образ в какой-то целостный рисунок. Не знаю, как кому, а мне всегда нужно увидеть свою роль как бы сбоку: словно в фильме, или пусть даже во сне. Только тогда я начинаю ее чувствовать и понимать. А пока у меня, как у слепого: ночь — день — все сумрак. Я не мог ни за что зацепиться. Спокойной лодкой плыл по тихой воде средь ровных берегов. И это меня совсем не радовало. Я начинал срываться: пока только словом, до водки дело не дошло. Тогда я пытался взвинтить себя — это для меня не новый способ поиска. Пользовался им и раньше. И он, случалось, давал результат. Иногда, можно сказать, на ходу вскакивал в роль, как в автомобиль, который на всей скорости пролетает мимо. Я зажигал себя до последнего светлячка, который мог во мне вспыхнуть, дать хоть маленькое сияние ясности и чувств или хотя бы незаметную искорку, способную привести к взрыву. Но опять-таки: ни светлячка, ни искорки. Труха какая-то. Она не то что гореть, тлеть не хотела, даже малю. сеньким дымком коптить.
Иногда мной овладевало отчаяние. О, это чувство бестелесности, пустоты и невесомости, тупого отсутствия всего. Как во сне: хочешь крикнуть — и не можешь, поднять руку, чтоб защититься — и не под- нимается. И некому пожаловаться на свою немощь. Один. Сам с собой.
Никчемная профессия! Складывается из ничего.
В ней только текст. Но текст можно прочитать, взяв книгу. И это может быть еще более интересно, чем его будет пересказывать кто-то другой, навязывая свои интонации.
Актерство — это не чтение и не пересказ. Самый виртуозный музыкант держится за материальную оболочку своего великого мастерства: скрипач — за скрипку, пианист — за пианино, флейтист — за флейту и т. д. Самый великий художник имеет кисть, краски, мольберт, полотно. Актерство — дым, воздух, луч, радуга... Оно то, до чего нельзя ничем и никогда дотронуться физически. Возникает из ничего и порой воздействует на людей с такой силой, что молитва оказывается под угрозой. И не желая терпеть конкурента, служители церкви (когда был взлет их великой деятельности) запретили хоронить умерших актеров на кладбищах. Только за изгородью, как самоубийц, объявляя их детьми дьявола.
Актеры?! Дух вечной муки, отчаяния и высокого вознесения к звездам! Нет исключения. Другого не дано. Если только самообман, а он занимает не последнее место, чтоб спастись, чтоб выжить, чтоб выстоять...
Я ругался. Может, и терпел бы как-то, но Андрон крикнул на меня, мол, не можешь запомнить простой мизансцены: выйти на середину круга, повериться лицом к заднику и громко ударить в ладоши. Не думаю, что это была сознательная провокация Андрона — режиссеры пользуются таким методом, чтобы сорвать застоявшегося актера с места, — но мое терпение кончилось, и я заревел, как бык.
— Пошел ты на х..! Я не буду этого делать.
Это был крик отчаяния, но эффект получился необычным. Правда, ничего такого я не думал и не планировал. Само собой получилось. На сцене и за кулисами воцарилась тишина. Боковым зрением заметил, как вытянулось лицо у помрежа. Круглое лицо Савелича покраснело. Званцов заморгал, будто заведенная кукла, а Коньков расплылся в улыбке. И это только те, кого я мог видеть. Остальные стояли молчаливой неподвижной тенью.
Такой всплеск меня самого немного удивил. Чересчур — что и говорить. Но отступать было поздно. Да я и не собирался этого делать.
— Ерунда эта ваша мизансцена. Сути никакой. На что она работает и какая у нее перспектива? В лучшем случае — картинка, да и только. Думаю, далеко не лучшая. Вы поставьте задачу: что я тут должен сделать, — и я выполню ее. А вы как попку водите меня из пункта «А» в пункт «Б», — сказал я. И упрямо закончил: — Не буду делать так, и все!
Через некоторое время из темного зала прозвучал, как мне показалось, насмешливый голос Анд- рона.
— Вы, конечно, мастер, Александр Анатольевич. Разве с вами поспоришь? Я что мог то предло- жил, как говорится: чем богаты... Простите, пожалуйста, — еще с большей насмешкой сказал Андрон. — Буду ждать ваших не пустых предложений. Тем более как артист высшей категории, мастер сцены, заслуженный артист, вы обязаны это делать. А сейчас десять минут перерыв.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).