Бульвар - [19]

— Вы б, ребята, нас угостили, а то в нашу сторону и смотреть никто не хочет. Мы же не всю жизнь были такие, как теперь. Может, еще красивее, чем эти мо­лодицы, — показала она на двух девушек лет по во­семнадцать, которые стояли рядом, жуя жвачку.

— Наша водка — ваша закуска, — совсем неожи­данно для меня отреагировал на бабусю мой кол­лега.

Я не ожидал от него такой прыти. Обычно он та­кой степенный, а еще, как любят говорить женщины бальзаковского возраста, — видный мужчина. А тут в одно мгновение исчезли куда-то и степенность, и «видность». Мужчина стал — палец в рот не клади.

— Так у вас ведь есть, — сказала бабуся, показы­вая на купленные нами продукты.

— А нам их жаль, — отпарировал друг.

— А водки не жаль? — скалила бабуля свой щер­батый рот, выставляя напоказ три последних зуба.

— Водки — нет! У нас ее больше, чем воды в кране. А вот с закуской напряг: так что решайтесь.

— Мы согласны.

— Кто это мы?

— Я и Петровна, — показала бабуся на свою соседку.

— Мы вдвоем — и вы вдвоем. Всего понемногу — как в Ноевом ковчеге.

— Принимаем! С такими эрудитками не соску­чишься, — усмехнулся друг.

— А разве может быть скучно с женщинами? — хитровато удивилась бабуля.

— Даже больше, чем с березовым поленом, то хоть горит. А у женщины, бывает, кроме «ужас!», «ну!», «класс!» — слова другого не найдется. А тут, пред­чувствую, интеллектуальную беседу и до утра не закончим. Разве не так? — и друг весело посмотрел на меня.

В ответ я развел руками, мол, с этим нельзя не согласиться.

Смеялись. Пили. Наливали всем, кто хотел. Пустая бутылка, как законная дань за внезапно организованный фуршет, единогласно досталась Игна­товне — бабусе-заводатору. Наконец распрощались, поблагодарив всех за хорошую компанию. Я предло­жил коллеге взять еще бутылку и зайти ко мне.

— Нет-нет, хватит. Домой нужно. А то жена мне все усы повыдергивает,— сказал коллега.

Мы разо­шлись. Я пошел домой. В своем дворе почувствовал, что кто-то дернул меня за рукав. Это была одна из тех молодых девиц, которые стояли на базаре, жуя жвачку, и которым мы тоже наливали.

— Может, договоримся?.. — предложила она.

Я понял ее вопрос и с сожалением, что круто за­гнет и мне придется отказать (хоть я был совсем не против), спросил:

— Сколько?

— Если дома есть шампанское, для тебя пять бак­сов, — неожиданно дешево оценилась девица.

— Баксов нет, а по курсу нашими возьмешь? — спросил я.

— Возьму.

— И еще: вместо шампанского вино или водка пойдет?

— Пойдет, — согласилась девушка.

Она назвала себя Светой, и через несколько ми­нут мы уже раздевались в моей квартире.

На стол — немного отпитую бутылку «Экстры», полбутылки «Вермута», тарелку с колбасой и огур­цами, в миске маринованные опята, хлеб. Одна, вто­рая рюмка и никаких душевных разговоров.

Когда Света вернулась из ванной, я был удивлен тем, что ее лобок совсем голый — ни одной волосин­ки на нем. Только прорезался темноватый шнурок щели между слегка выпуклыми губками, похожими на два белых, отполированных до блеска водой плос­ких камешка, будто приложенных друг к другу.

— Э-э-э, так не пойдет! Только этого мне не хвата­ло! — вскрикнул я.

— Ты про что? — не поняла Света.

— Ты что, пациентка Прилукской? — уточнил я, показывая на оголенный лобок.

— Обычная гигиена. Одни целую клумбу между ног носят, другие подстригают, подбривают. Я пол­ностью оголяю. Так что не волнуйся— у меня все чисто, — успокоила меня Света.

Я решился: что будет — то будет!

Часа полтора под нашими хаотичными движени­ями стонал диван. Как ни удивительно — Света от­давалась по-настоящему. Я думал, она будет отра­батывать свои деньги — и не более. Ее губы и руки находили мои интимные места и мягко ласкали их. У меня даже сложилось впечатление, что она сама хочет испытать наслаждение, как любимая... В работе путаны обычно, у нее этого нет. Она — машина: пришла, включилась, отработала, деньги в карман и — гуд бай, Америка! Она — такси на подхвате. Впрочем, такси разные бывают. В одном и стереому­зыка, и парфюмерией пахнет, и у хозяина улыбка с лица не сходит. В другом — грязно, воняет и хозяин, как собака на цепи. Света принадлежала к первой категории.

Мы продолжали мучить диван. Бедный, бедный мой диван! Что он только не перенес, каких только ураганов на себе не испытал! Какие только вулканы на нем не бушевали, извергая свою лаву на его безза­щитную равнину! Какие только нежные запахи его не дурманили! Какие только бархаты женских тел его не ласкали!

Они будоражили тебя, мой диван-мученик. Ты восхищался ими, любил их. И незаметно пролетело время...

Держись, родимый, держись! Будем жить. Будем!

Я рассчитался со Светой, как договаривались.

— Захочешь еще меня увидеть— знаешь, где найти! — сказала Света и пошла на коридор оде­ваться.

Я начал убирать со стола, как вдруг услышал:

— А где мои туфли?

Я выглянул из кухни.

— Где поставила, там и ищи.

— Я их здесь поставила, — Света показала место, где стояла моя обувь.

— Значит, там и должны быть, — сказал я и снова исчез на кухне.

Через несколько минут у меня за спиной закрича­ла Света:

— Вор! Ты вор! Ты украл их, украл! Здесь их нет...

Несколько мгновений я глотал слюну. Куда-то провалился язык. И я ничего не понимал.