Бульвар - [20]
Света кричала:
— Отдай, слышишь, отдай! Тебе это даром не пройдет. Думаешь, на дурочку напал?! Дудки! Боком они тебе выйдут!
Мое бешенство было совершенно реальным. Правда, я не знал, какое оно, в сущности, есть. И, как в бубен, громко крикнул:
— Бонзай!
Света замолчала: испуганно вытаращилась на меня неподвижными глазами куклы.
— Что? — тихо, спокойно спросил я.
— Туфли, мои туфли. Итальянские. Семьдесят баксов... Их нет... Где они? — быстро и требовательно говорила Света.
— Молчать!— обрезал я обвинения моей гостьи. — Пойдем, покажешь, где ты их оставила.
Мы вышли в коридор, где у меня стоял старый, неработающий холодильник, который служил сундуком для всего, что можно было туда запихать: пустых банок, бутылок, старой обуви.
— Здесь, — уверенно показала Света.
Туфлей не было.
— Отдавай! — требовала Света.
— Да не брал, честное слово, не брал, — оправдывался я перед Светой.
— Издеваешься! Я скажу своим хахалям— они тебе морду набьют. Отдавай, слышишь! Иначе я шагу отсюда не сделаю. Туфли итальянские, семьдесят баксов!.. — брала высокие ноты Света.
И видя, что я стою, как лавка на городской аллее, зашла в комнату, села на диван, и оттуда пригрозила:
— Пока не отдашь — хрен выгонишь!
Я совсем растерялся. Эта глупость никак не помещалась в моей голове.
Я заглянул в ванную, осмотрел все углы — нету; посмотрел на антресоли — нету; в холодильнике, который служил сундуком, — нету. Мне стало нехорошо. Ну не брал я их, не брал — Богом клянусь! И тут мысль — даже жарко стало — будто я забыл закрыть дверь на замок. И пока мы трахались, кто-то неслышно зашел и украл эти злосчастные туфли. Семьдесят долларов все-таки! Чем отдавать? Как докажешь, что ты не был в сговоре с тем вором? Даже рука дернулась, когда брался за дверную ручку, чтоб проверить. Дверь была закрыта на замок. Теперь я вообще ничего не понимал. И совсем глупое подумалось: может, я действительно их где-нибудь припрятал да забыл? Ерунда полная! Где искать еще — я не знал.
Я зашел в комнату, стал перед Светой.
— Давай разберемся спокойно, — сказал я.
— Что спокойно?! Не вешай мне лапшу! Они птицы крылатые: замахали крыльями и в форточку улетели? Я в милицию заявлю. Ты попал, понял! Цепляешь таких, как я, а потом обворовываешь и думаешь, что они молчать будут, побоятся заявить!..
Я громко рассмеялся.
— Ты жлоб, жлоб! — почти кричала Света.
Наконец, успокоившись, я сказал:
— Расставь ноги!
— Что?! — задыхаясь, спросила Света, поняв мою просьбу по-своему.
— Ноги расставь и посмотри под диван, — повторил свою просьбу я.
Ожидая подвоха с моей стороны, Света медленно опустила голову, немного раздвинув ноги, заглянула под диван.
Как раз между ног, под диваном, стояли черные, остроносые, на высоких каблуках, итальянские Светины туфли.
— Я их туда поставил, чтоб украсть?— мягко спросил я Свету.
Света покраснела и, глядя на меня из-подо лба, немного надув губы, как-то безвинно шепнула:
— Прости.
Только теперь я заметил, что Света красивая и ей не больше двадцати лет: беловолосая, круглолицая, с серыми глазами, прямым, немного вздернутым на конце носиком и небольшим ртом с пухлыми губами.
Света сказала:
— У меня было такое: один ментяра к себе пригласил, обобрал — и туфли, и деньги, и даже бикини французское, а потом выгнал среди ночи. И пожаловаться некому было...
— Иди, — без злости и раздражения сказал я.
— Прости меня, прости! — потянулась ко мне Света.
— Сказано тебе — иди, — стоял я на своем.
— Ну хочешь, я верну тебе деньги?
— Ты их заработала.
— А хочешь, я тебе так дам?.. Сейчас, или когда пожелаешь. И даже несколько раз. Ты же знаешь, где меня искать. Кстати, как тебя зовут?
— Зачем ты этим занимаешься?
Света как-то сразу успокоилась, ее лицо приобрело смешное выражение и, надев туфли, она встала с дивана, близко подошла ко мне.
— Чтоб ты не умер от тоски... — ласково сказала Света и легонько провела рукой у меня между ног.
...Я прогуливаюсь по бульвару. Моя улица, мой бульвар Шевченко!
Выходя утром на работу или отлучаясь по какой-нибудь другой необходимости — если не считать командировок или поездок в другие города, — я обязательно возвращаюсь к нему вечером. Я тут живу уже шестнадцать лет. Если считать, что человеческая жизнь длится в среднем семьдесят два года — то это совсем не мало. Больше всего — семнадцать лет — я прожил на одном месте на родине в деревне. Все остальное время проживания в разных местах, которые мне, как пасынку, подбрасывала жизнь, длилось не более трех, пяти лет. А было, что и намного меньше.
Я человек, который привязывается к старым вещам. Даже когда они уже вышли из употребления, мне тяжело и жалко с ними расстаться. И совсем не потому, что их нечем заменить: они становятся для меня не просто домашними предметами, а приобретают значение живых существ. Я чувствую их тепло, их энергетику, которая питает мою душу, — особенно воспоминаниями.
Мой бульвар — грустная тень сладких воспоминаний: радостных и горьких. Их гнезда здесь в тишине его кленов, во дворах, на тонкой аллее и тротуарах. А еще, обязательно, то завтра, что обозначится новым светом и ветром, глотком воды и кусочком хлеба, может, даже верой, что все будет хорошо, и потом обязательно ляжет в ту же копилку памяти.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.