Бухенвальдский набат - [21]

Чуть в золотистом озаренье

я вижу, словно на холсте,

вдали раскинулись селенья

на той, приокской высоте...

Улова нет. Но мне не жалко.

Не пахнут руки чешуей...

С пустым садком иду с рыбалки

и с переполненной душой.

Озеры, 16 мая 1968

* * *

Как поле перед боем —

и молчалив, и чист —

лежит передо мною

бумаги белый лист.

Пока еще неведом

сражения исход:

провалом иль победой

окончится поход?

Нет ни одной отлучки,

развернуты войска.

Ракету-авторучку

нацелила рука.

Еще одно мгновенье —

расколот небосвод,

и строки в наступленье

пошли за взводом взвод.

Приказано сражаться:

ни полшага назад!

Слова-бойцы ложатся

цепями к ряду ряд.

Но вот сквозь полог мглистый

пробился солнца свет.

Аиста бумаги чистой

как не бывало, нет!

Он строфами заполнен,

он мною побежден.

Уже сияет полдень

на золоте знамен.

Но рано и нелепо

трубить войскам отбой:

за полем боя — крепость,

там будет главный бой.

Та крепость — мой читатель,

судья трудов моих...

Ему придется ль кстати

рожденный мною стих?

Пока еще неведом

сражения исход:

провалом иль победой

закончится поход?

1968

РОЗЫ НА МОРЕ

Порывистый ветер немного утих,

гремят в отдалении грозы.

А в море, как чайки, на волнах тугих

качаются белые розы.

Быть может, цветы кто-то кинул сюда,

а может, упали случайно?

Загадочно плещет морская вода,

не выдаст, не выплеснет тайны.

Но памятно людям, как памятно мне,

и это пучина не скроет:

под синею толщей, на каменном дне,

покоятся наши герои.

Им нет обелисков, им нету могил,

венков нет от Родины милой.

Их в грозные дни ураган хоронил,

и море им стало могилой.

Порывистый ветер немного утих,

гремят в отдалении грозы.

На море широком, как память живых,

качаются белые розы.

1968

* * *

Набухает сирень,

расцветает сирень —

как красиво!

Майский солнечный день,

свежий праздничный день

в переливах.

Этот буйный расцвет

тыщи, тысячи лет,

в ту же пору

вспыхнет будто бы вдруг...

Тонкий запах вокруг

по простору.

Космонавтики век,

кибернетики век

горделивый.

Ты открыл, человек,

создал ты, человек,

это диво.

Ты, конечно, гордись,

что идешь вдаль и ввысь

в наступленье.

Но получше вглядись,

но позорче вглядись

в цвет сирени,

в цвет весенних садов,

в созреванье плодов,

в тучность нивы...

И воскликнешь тотчас,

может, тысячу раз:

— Это — диво!

1968

* * *

Привет, родимая стихия,

мой сад, мой самодельный стол.

Вот снова здесь пишу стихи я —

знать, снова сам себя обрел.

Мой слух, как лучшее лекарство

, как радость, ловит посвист птиц.

Оно мое — все это царство

без потолка и без границ.

Здесь вновь дано мне причаститься

своей святая из святых...

И снова небо заискрится

в лучах слепящих, золотых.

И то, что сумеречно снилось,

смогу увидеть наяву.

Наверно, в этом — Божья милость,

затем я, может быть, живу.

1968

* * *

Меж двух дубов, раскидистых, могучих,

проклюнулся дубочек в три листка.

Он должен крону вынести под тучи

когда-нибудь, в грядущие века.

Но крону он не вознесет. В расцвете

под тучи не поднимется дубок.

В корявые, раскидистые ветви

упрется, как в железный потолок.

И сколько бы ни бился он упорно,

брешь не пробить в нем, хода не найти:

по сторонам — расти себе просторно...

А высота запретна — нет пути.

И будет ствол его в уродливом изгибе

разлапист, подневолен, невысок...

Меж двух дубов не к месту, на погибель

проклюнулся малюсенький дубок.

1968

ЗАЧЕМ Я РОДИЛСЯ

Зачем я родился?

Чтоб солнце увидеть,

чтоб правду любить

и чтоб ложь ненавидеть.

Чтоб в час испытанья,

в жестоком бою

не дрогнуть пред смертью

за землю свою.

Зачем я родился?

Чтоб сеять добро,

не злато копить,

не копить серебро,

а быть и богатым,

а быть и счастливым

от блеска реки

и от золота нивы.

Зачем я родился?

Чтоб чтить свою мать,

чтоб каждое утро

работой встречать.

И в день яснолицый,

и в день хмуро-серый

в людское величье

крепить свою веру.

Зачем я родился?

Чтоб в буднях жестоких

выковывать нужные

честные строки.

Набатную песню

о мире сложить

и с нею в сердцах

человеческих жить.

1968

ПРЕДНОВОГОДНЕЕ

По традиции сейчас стихи пишу.

Все-таки я радуюсь итогу:

двигаюсь, страдаю и дышу.

Разве это мало? Слава Богу!

Високосный мачехой мне был:

горечь я отведал в изобильи —

лютый ветер остужал мой пыл,

непогода сковывала крылья.

Словно встал на роковой черте,

чтобы опуститься на колени,

и казалось, что моей мечте

в пропасть предназначено паденье.

В пропасть. И тогда дела с концом,

от мечты осколки полетели...

Без нее ты станешь мертвецом,

хоть порядок полный будет в теле:

будешь есть, гулять навеселе,

только не увидишь бригантины...

Ну и что ж, на матушке-Земле

чаще благоденствуют кретины,

процветают, широко живут,

властью обладают исполинской,

и тебя, мечтателя, зажмут,

если ты не мыслишь по-кретински.

Нет, я в ноги им не упаду,

и с моей мечтой мне не расстаться.

Верю: в наступающем году

да еще последующих двадцать

я пойду сквозь ветер, дождь и снег,

не завязну в самой вязкой тине.

Я не существо,

я — человек!

Жизнь моя

на вольной бригантине.

30 декабря 1968

МИРНЫЙ ПЕЙЗАЖ

Стою у берега песчаного, крутого,

почти недвижной кажется река.

Она в степи сверкает как подкова,

застыли кучевые облака.

Степь залита едва дрожащим светом.

Покой.

Жара.

Июль.

На гребне лето...

Но вдруг в траве мелькнула куропатка:

она бежит за сереньким жучком.

За куропаткой, как играя в прятки,

лисица пробирается тайком.

Над степью беркут-великан кружится,

еще мгновенье — и наверняка —