Бухенвальдский набат - [13]

скрывало суровый простор.

Те дни уж давно миновали...

Кремнистой дорогой с тех пор

веду я тебя в неизвестность,

упрямо веду и веду,

чтоб где-то на своде небесном

зажечь золотую звезду.

1954

МЕТЕЛЬ В АПРЕЛЕ

Замела метелица —

замерла капель.

И совсем не верится,

что пришел апрель.

Ветер так и носится

в снежной кутерьме!

До чего ж не хочется

уходить зиме.

Не мети, метелица —

буйна голова!

Слышишь, как шевелится

новая трава?

Только призадумались

быстрые ручьи,

только пригорюнились

прыткие грачи.

Гнется, не ломается

юная сосна...

Солнце разгуляется —

забурлит весна!

/955

* * *

Как хорошо!

Деревьев разговор

и ветерка

сосновое дыханье,

полей

ковровый

праздничный узор

и радостное птичье щебетанье.

Густых садов

душистый цветопад,

росинки на траве,

как изумруды...

Таким июнь был

тыщи лет назад,

таким —

тысячелетия он будет.

* * *

Я уже прошел сорокалетье

И взлелеял дерзкие мечты.

Кто сказал, что на зеленых ветка

Появились желтые листы?

Нет, неправда, осень не посмела

Прикоснуться к веткам молодым.

Это только наступает зрелость,

Созревают первые плоды.

1955

* * *

Ты видишь, осень на дворе,

хоть и стоит теплынь.

Но даже в ясном октябре

с морозцем неба синь.

Пусть день иной на май похож —

сиянием залит,

но где-то рядом долгий дождь

то льет, то моросит...

Нет, не разбудит на заре

тебя весенний гром,

а без пернатых в октябре

лес — опустелый дом.

1955

СКУКА

Входит в квартиру

без стука

скука.

Без просьбы,

без приглашены!,

просто так,

чтоб замедлить движенья,

чтоб взор пригасить

или солнце затмить.

Все равно...

Вдруг померкло окно.

Голос вялый

тягуч и случаен:

— Посиди, погляди,

раз за разом зевни...

Все в тени,

все в тени...

Что поделать —

давай поскучаем!

Что поделать? Давай.

Может, сядем за чай?

Может, выйти из дома —

размяться?

Вот надену пальто...

Нет, не то... Нет, не то...

Сколько времени?

Скоро двенадцать?

Или три?..

Все равно —

что светло, что темно...

Почитать бы хоть книжицу, что ли?

Двор соседний изрыт,

дом соседний покрыт

будто шифером,

будто бы толем...

Входит в квартиру

без стука

скука —

прескверная штука!..

1955

* * *

В жизни есть подъемы и обрывы,

лазанье,

шагание,

полет,

грусть и радость,

робость и порывы,

пламень чувств

и остыванья лед...

Да, такой дана нам свыше участь,

только в том суровой правды нить,

чтоб, дерзая, радуясь и мучась,

каждый час свою судьбу творить.

Счастье ведь не только постоянство,

неизменное сиянье крыш...

Хорошо, что на земном пространстве

грозы есть и есть немая тишь,

Есть подъемы, спуски и обрывы,

Лазанье,

шагание,

полет,

Грусть и радость,

робость и порывы,

Пламень чувств

и остыванья лед.

1956

САПЕРЫ

Закат догорает багровым свеченьем,

снаряды сверлят высоту.

В глубоких траншеях, на крае переднем

солдаты стоят на посту.

Война притаилась на ржавом приколе,

отдышится — вздыбится вновь.

Лежит пред окопами мертвое поле —

травы порыжелой покров.

Молчит, будто дремлет

под дымкою мглистой:

«Я — глухонемое, поверь...»

Нет, лжешь,

ты — распластанный,

злобный, когтистый,

готовый наброситься зверь.

Под каждым клочком твоим

спрятаны мины

размеров любых и сортов...

Предательской робости нет и в помине,

сапер с тобой к схватке готов!

Кромешную ночь прорезают ракеты,

погаснут — не видно ни зги...

Сегодня —

граница советская это.

А дальше?

А дальше — враги!

Ракета взвивается под небосводом,

и тень припадает к земле.

Погасла.

И снова на ощупь проходы

сапер пролагает во мгле.

А с той стороны над ночною равниной

строчит пулемет, кряхтит миномет...

Сапер, как пружина, у мины за миной

он жала змеиные рвет.

Он чуток и точен в малейшем движенье,

хирургу-врачу он сродни.

Герои-солдаты на крае переднем,

саперы — у них впереди.

Они открывают ворота для боя,

сбивая с них минный запор.

Ну как не назвать тебя дважды героем,

солдат всемогущий — сапер?

ВЕТРЫ

Дуют ветры!

Дуют ветры!

Теплые весенние,

влажные осенние,

сухие, соленые,

ночные,

полудённые,

зимние жесткие,

жгучие,

хлесткие...

Сами себя погоняют,

сами себя догоняют,

щелкнут плетью упругой –

вьюга!

Рвутся провода,

и бараньи стада

где-то сгрудились

с перепугу.

Жаль кудрявых,

право.

Дует ветер,

пронзительный ветер,

гнутся деревья,

ломаются ветви,

море гудит,

поднимает волну.

Разбитый корабль —

камнем ко дну...

Больно за ветви...

Жаль корабля...

Но если б не ветры —

зачахла б Земля!

1957

* * *

Тебе сегодня тридцать пять.

Круты ступени восхожденья...

Я не устану повторять:

благословен твой день рожденья.

Морозным утром декабря

того немеркнущего года

зарделась алая заря

на зимней кромке небосвода.

Она струила теплый свет

и надо мной, и над тобою...

И стала через много лет

моей надеждой и судьбою.

1957

* * *

Казалась легкой мне дорога,

по ней шагал я не спеша.

Высок достаток, слава Богу,

Чего ж еще?

Но вот душа!..

Она совсем не то хотела,

протестовала неспроста:

я ублажал и полнил тело —

душа была почти пуста.

И вдруг уразумел:

я — нищий,

убог души моей накал.

С тех пор я неустанно пищу

повсюду для нее искал.

И находил, а ей все мало:

давай еще, давай вдвойне,

еще во что бы то ни стало,

в траншеях даже, на войне!

Душа заставила солдата

под грохот бомб, снарядов вой

смотреть восходы и закаты

над адовой передовой...

В сорок шестом, в весеннем парке,

вдали от дел и суеты,

я созерцал душе подарки —

послевоенные цветы.

Не знал достатка даже в хлебе,

в клетушке обитал пустой,

но любовался солнцем, небом,

земной

волшебной красотой.