Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции - [17]
Без сомнения, во многом определило увлечение Востоком и путешествие на Цейлон, которое длилось с середины декабря 1910 г. до середины апреля 1911 г. В литературе отмечается, что именно после этой поездки Бунин «начал свободно, на память цитировать высказывания Будды. В 1912 году он подписывает одну из своих фотографий словами чуть перефразированной буддийской сутты “Да будут счастливы все существа, и слабые и сильные, и видимые, и родившиеся и не рожденные еще”»[142]. Именно с темой Цейлона связаны у него такие произведения, как «Царь царей», «Ночь отречения», «Готами», «Соотечественник», «Воды многие», «Ночь» и другие рассказы. Воспоминаниями о Цейлоне дышат и дневники Бунина: «в 1915 году Бунин записывает в дневнике: “Тихий, теплый день. Пытаюсь сесть за писание. Сердце и голова тихи, пусты и безжизненны. Порою полное отчаяние. Неужели конец мне как писателю? Только о Цейлоне хочется написать…”»[143]
Литературоведы часто связывают буддийские реминисценции в творчестве Бунина писателя с его особым мироощущением: «Известно, что существовал в жизни реальный прототип Зотова и героя одного из “Невыдуманных рассказов” Вересаева. Но, по замечанию В. Н. Афанасьева, Бунин наделил Зотова чертами, “идущими от мировосприятия, свойственного самому автору”[144]. Ромен Роллан, прочитав рассказы “Соотечественник” и “Братья”, пишет своей корреспондентке: “Само же его (Бунина. – О. С.) сознание, я чувствую, пронизано (вопреки его собственной воле) духом необъятной, непостижимой Азии”»[145].
В филологических исследованиях творчества Бунина конкретизируется и перечисляется ряд совпадений буддийских идей и мировосприятия Бунина. Так, Солоухина считает, что некоторые высказывания Бунина о частицах своего Я, их видоизменениях и в то же время о сохранении «нечто», не подвергшегося этому изменению даже на протяжении тысячелетий, близко буддийскому определению дхарм[146]. По ее мнению, «совпадают мысли Бунина с буддийскими представлениями и во взгляде на начало и конец жизни». Для иллюстрации данной точки зрения исследовательница приводит цитаты из книг Щербатского о сансаре. Но главное, по мнению исследовательницы, «заключается в том, что в произведениях, целиком построенных на “буддийских” положениях, эти последние служат определенной авторской концепции личности. Развитая в рассказах “Ночь” и “Воды многие” философская точка зрения незримо присутствует как взгляд на жизнь, смерть, характеры героев в произведениях, написанных после путешествия»[147].
И о себе как «частице того, не имеющего ни формы, ни пространства.», о своей памяти предыдущих жизней, о своем чувстве Всеединого писал Бунин в автопсихологическом рассказе «Ночь».
«У меня их нет, – ни начала, ни конца.
Я знаю, что мне столько-то лет. Но ведь мне сказали это, то, что я родился в таком-то году, в такой-то день и час: иначе я не знал бы не только дня своего рождения, a следовательно, и счета моих лет, но даже и того, что я существую по причине рождения.
Рождение! Что это такое? Рождение! Мое рождение никак не есть мое начало. Мое начало и в той (совершенно непостижимой для меня) тьме, в которой я был зачат до рождения, и в моем отце, в матери, в дедах, прадедах, ибо ведь они тоже я, только в несколько иной форме, из которой весьма многое повторилось во мне почти тождественно. “Я помню, что когда-то, мириады лет тому назад, я был козленком”. И я сам испытал подобное (как раз в стране того, кто сказал это, в индийских тропиках): испытал ужас ощущения, что я уже был когда-то тут, в этом райском тепле.
…Но нет у меня и конца.
…Я всю жизнь живу под знаком смерти – и все-таки всю жизнь чувствую, будто я никогда не умру…»[148]
Бунин подчеркивал выделенность чувством безначальности и бесконечности автора-героя. Выделенность в тот самый «разряд» поэтов и художников, обладающих «способностью особенно сильно чувствовать не только свое время, но и чужое, прошлое… кроме того, особенно живой и особенно образной (чувственной) Памятью»[149].
В чем же назначение таких художников, как Толстой, Бунин, людей, соединяющих в себе «богатство восприятий» жизни, сопричастность всем «ликам перевоплощений» с пониманием тщетности и трагичности повторяющегося земного бытия, с желанием «выйти из Цепи» и «раствориться во Всеедином»? Вот ответ Бунина: «Да, если бы запечатлеть это обманное и все же несказанно сладкое “бывание” хотя бы в слове, если уже не во плоти!»
