Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы. - [38]

— Да, невеселая жизнь была у вашей жены, — заметил он. — Да еще такой муж, знаете ли…

Он надел шляпу, застегнул пальто и сказал, глядя сверху вниз на сидящего Равинеля:

— Вот что. Она просто-напросто сбежала от вас. И, по-моему, правильно сделала.

Именно так все и подумают, ведь он не может сказать им: «Я убил свою жену. Она мертва». Рассчитывать больше не на кого. Это конец.

— Сколько я вам должен, инспектор?

Мерлен даже вздрогнул.

— Но позвольте… Я же не хотел… Черт возьми, если вы действительно уверены в том, что видели кого-то…

Нет, только не это! Достаточно того, что он уже пережил. Равинель вынул бумажник.

— Три тысячи? Четыре?

Мерлен раздавил свою самокрутку и сразу стал похож на жалкого старика, мечущегося в поисках хоть какого-нибудь заработка.

— Как вам угодно, — пробормотал он, отводя глаза, в то время как его рука нащупала купюры, выложенные на клеенку, и схватила их. — Я просто хотел оказаться вам полезным, господин Равинель. Но если появится что-нибудь новенькое, я по-прежнему в вашем распоряжении. Вот моя визитная карточка.

Равинель проводил его до ворот. Инспектор тут же растворился в тумане, но скрип его ботинок слышался еще долго. В этом он действительно прав: туман не поглощает звук шагов.

Равинель вернулся в дом, запер дверь и остался один на один с тишиной. Едва не застонав от бессилия, он оперся на стену в прихожей. Сейчас он был уверен, что не ошибся, что видел, как что-то промелькнуло. Все они почему-то думают, что он болен. Но он-то знает, что он видел. И Жермен тоже утверждает, что видел Мирей. А Люсьена?.. Она не только видела, но и касалась холодного тела. Она констатировала смерть. Значит?..

Равинель ущипнул себя, посмотрел на свои руки. Никакой ошибки. Факт остается фактом. Он вернулся на кухню и заметил, что будильник остановился. Это вызвало у него чувство какого-то горького удовлетворения. Ведь если бы он действительно был болен, разве он заметил бы такую мелочь? Он остановился у окна, чтобы возобновить эксперимент. Ах да!.. Почтовый ящик. За решетчатой дверцей что-то белеет.

Равинель опять вышел из дома и медленно, на цыпочках, подкрался к почтовому ящику, как охотник к спящему зверю… Письмо! А этот идиот Мерлен его и не заметил!

Равинель открыл ящик. Не письмо, а простой листок бумаги, сложенный вдвое.

Он прочитал:

«Дорогой!

Мне очень жаль, но я пока еще не могу тебе объяснить… Обязательно вернусь сегодня вечером или ночью. Целую».

Почерк Мирей!.. Записка нацарапана карандашом, но сомнений нет. Когда она написала эту записку? Где? На коленке? Опершись о какую-нибудь стену?.. Как будто у Мирей сейчас есть коленка!.. Как будто ее рука не проходит свободно через любую стену!.. А бумага? Бумага настоящая, и видно, что этот кусок наспех вырван откуда-то. Сохранилась даже часть надписи, напечатанной синей краской: «…улица Сен-Бенуа». Где это? И причем здесь улица Сен-Бенуа?

Равинель положил записку на кухонный стол, разгладил ее. Улица Сен-Бенуа… Лоб у него горячий, но он выдержит. Должен выдержать! Спокойно! Напрягаться не следует. Нужно удержать в голове мысль, которая ускользает, как пар из перегретого котла. Прежде всего — немного выпить. В буфете есть бутылка коньяка. Он хватает ее, ищет штопор. А-а, черт с ним! Он отбивает горлышко о край раковины, и коньяк расплескивается во все стороны, липкий, как кровь. Равинель наливает стакан и залпом выпивает половину. Коньяк обжигает рот, и Равинелю кажется, что весь он вдруг начинает раздуваться, наполняться лавой, как вулкан. Улица Сен-Бенуа. Может быть, это адрес какой-то гостиницы. Да, это, несомненно, адрес гостиницы, потому что листок вырван наспех из блокнота. Значит, надо найти эту гостиницу. И что потом?.. Потом видно будет. Конечно, Мирей не могла снять номер. Но она, без сомнения, хочет, чтобы он навел справки, нашел эту гостиницу. Вполне возможно, что именно в этот момент она подаст ему решающий знак, привлечет его к себе.

Он наливает еще коньяка, плеснув часть на клеенку. Наплевать! Теперь он ясно осознает, что совсем близок к чему-то вроде религиозного посвящения. «Мне очень жаль, но я пока еще не могу тебе объяснить…» Конечно, ведь есть тайны, которые можно открывать лишь с большими предосторожностями. А Мирей к ним приобщилась совсем недавно! Разумеется, она еще не знает, как к этому подступиться. Она вернется этим вечером или ночью. Хорошо! Но взяла же она на себя риск прийти сюда и положить в ящик эту записку. Это означает, что каждый из них должен сделать усилие, чтобы они могли соединиться. Пока еще каждый из них действует ощупью, они находятся по разные стороны стекла, как там, в морге, где стеклянная стенка разделяет живых и мертвых. Бедная Мирей! Как ему понятен тон этих двух ее писем! Она вовсе не держит на него зла. Она счастлива в том неведомом мире и ожидает его там. Ей не терпится поделиться с ним своей радостью. А он-то так боялся! И что там говорила Люсьена о теле? Тело не имеет никакого значения. Оно важно только для живых. Люсьена — материалистка, для нее нет понятия тайны. Впрочем, сейчас все материалисты. Странно, однако, что Мерлен не заметил письма. Да нет, именно такие люди, как он, не способны замечать некоторые вещи.