Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз - [122]

Ему нестерпимо хочется что-нибудь разбить. Еще немного — и он возненавидит Клементину. Прочь, в свою комнату. Он поднимается наверх, запирается на ключ. Он не желает никого видеть! Старушка последовала за ним: она что-то бормочет, стоя за дверью. Реми бросается на кровать, затыкает уши. Эти люди никак не могут понять, что лучше всего оставить его в покое. Взбудораженный разговором, Реми постепенно возвращается мыслями к источнику своих бед, пытаясь собрать воедино обрывки прошлого… Бабушка… Она умерла от воспаления легких… скоропостижно… Так, по крайней мере, было объявлено. Но где гарантии, что его не обманули? А затем, буквально следом, мама пыталась покончить с собой. Совпадение? Допустим. А случай с фокстерьером — тоже совпадение?.. И зачем он только пошел к этому Безбожьену! С той встречи все и началось.

На глаза его наворачиваются слезы ярости и бессилия. В дверь настойчиво стучит Клементина. Разозлившись, Реми встает и направляется через всю комнату, чтобы открыть, хватается за ручку… Стоп! Не надо впутывать Клементину. И речи не может быть о том, чтобы причинить ей зло. Реми старается хоть чуть-чуть успокоиться. Он проводит ладонью по лбу, заставляет себя дышать медленно и погасить усилием воли вспышку гнева, готового прорваться наружу. Реми отворяет дверь. На пороге — Клементина с подносом.

— Реми… Нельзя же так!.. Тебе надо поесть.

— Входи.

Он усаживается в кресло, пока она устанавливает поднос на низеньком столике. Старушка еще больше сморщилась, пожелтела, высохла. Есть ему совсем не хочется. Он берет цыплячью ножку и начинает грызть. Клементина, сложив руки на животе, смотрит, как он ест; губы ее шевелятся, повторяя движения губ Реми. Старушка завтракает как бы вместе с Реми — ей достаточно смотреть на него. Затем она наливает ему запить.

— Ну поешь еще, — просит Клементина. — Ведь это же я специально для тебя приготовила.

Реми подцепляет на кончик вилки кусочек белой мякоти, прихватив и желе.

— Ну как? Вкусно?

— Да… да, — ворчит Реми.

Однако от забот Клементины он смягчается. Злость проходит, грустно только, очень грустно.

— А мама… любила… моего отца? — вдруг спрашивает Реми.

Клементина сжимает ладони. Лучики морщин в уголках глаз шевелятся, словно ее ослепил яркий свет.

— Любила ли мама отца?.. Конечно любила.

— А он как к ней относился?

Старушка медленно пожимает плечами.

— Зачем тебе это?.. Дело прошлое, чего теперь говорить.

— Но я хочу знать. Как он к ней относился?

Старушка смотрит в пустоту, будто пытается разобраться в чем-то невероятно сложном, чего не понимает и до сих пор.

— Относился как положено.

— Только и всего?

— Понимаешь, с твоей бедной мамой не так-то и просто было ужиться… Она изводила себя невесть из-за чего… У нее была легкая неврастения.

— Как неврастения?

Клементина мешкает с ответом, поднимает с ковра крошку, кладет на поднос.

— Характер у нее был такой. Всегда из-за чего-то тревожилась… Ну и ты ей вдобавок хлопот доставлял. Она считала, что ты слабенький. Боялась за тебя… В общем, я точно не знаю.

— Ты чего-то недоговариваешь, Клементина.

Клементина опирается на спинку кровати.

— Да нет же… Ну что ты… Твой отец иной раз, конечно, терял терпение. По правде сказать, было из-за чего. Уж очень тебя избаловали… Ты — ну как бы это объяснить — встал между ними. Мама твоя, бедненькая, любила тебя очень сильно.

— Так ты всерьез думаешь, что отец меня ревновал?

— Да. Чуть-чуть. Он-то, наверное, хотел, чтобы больше внимания уделяли ему. Бывают такие мужчины. Он как ни придет домой, ты капризничать начинал. Ну, он, конечно, сердился. Не будь ты такой неженка, он бы тебя обязательно отправил в интернат… Покушай еще, мой мальчик… Возьми вот пирожные.

Реми отодвигает поднос. И усмехается.

— Значит, папа… не очень-то и гордился мною. Да?

— Да нет же, наоборот. Когда ты появился на свет, счастливее его тогдашнего я сроду никого не встречала. А вот потом, когда мало-помалу все пошло наперекосяк… Отец ни за что не хотел признать, что ты уродился весь в нее. Он утверждал, что ты — вылитый Вобрэ, с головы до пят.

— Значит, они ссорились?

— Иногда.

— И ссорились крепко, верно? А мама… в общем, я понял.

— Да ничего ты не понял, потому что тут и понимать нечего… Они жили не хуже других… Тебе вообще-то доктор разрешил курить?.. Не многовато ли ты куришь?

— Интересно жили! — продолжает Реми. — Так что в конце концов отец даже ни разу не навестил маму — ну, там, где она была. Можно подумать, он ее боялся.

Клементина берет поднос. Вид у нее недовольный.

— Что ты глупости-то говоришь!.. Ее — и боялся… Что значит «боялся»?

— Да, а почему же он тогда не приходил к ней?.. Ты что-то скрываешь от меня, верно?

— Не приходил, потому что занят был постоянно. Дела шли не блестяще, если хочешь знать всю правду. Уж бедный твой дядя мне порассказал. Твой отец годами в заботах. Его вечно гложет страх: как бы не разориться.

— А почему от меня все скрывали?

— Да разве ты изменил бы что-нибудь!

— Зато теперь я могу изменить все.

— Ты? Бедный мой Реми!

— Да, я. Потому что я получаю дядино наследство. И то, что собирался сделать в Соединенных Штатах дядя, могу сделать я — а почему бы и нет?.. Я уже не мальчик. Коммерческий опыт — дело наживное. А здесь мне уже осточертело!