Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс. - [22]

Я подъезжал к Гуа. Вода уже начала заливать дорогу. Я слишком задержался. Этот новый удар добил меня окончательно. Я почувствовал себя опустошенным, словно потерял много крови. Я вылез из машины и подошел к краю откоса. Вода простиралась между маяками, исчерчивая долину длинными светлыми полосами, за которыми пенилось море. Тот берег уже недоступен. Я быстро подсчитал. Проехать можно будет самое раннее в девять, а то и в полдесятого вечера. Может, позвонить? Раньше мне частенько приходилось пропадать на работе с утра до позднего вечера. Но это было до Мириам. До происшествия… В ту пору мне даже не пришло бы в голову предупредить, извиниться. Между Элианой и мной еще не произошло того теплого сближения, под знаком которого протекли последние дни. Теперь же я просто боялся звонить. Элиана почувствовала бы, что я что-то недоговариваю, и встревожилась бы. Один на краю отмели, я созерцал противоположный берег, который повышался к Бурнефу и терялся в мареве. Я застрял тут, не в силах что-либо предпринять, а тем временем Элиана беззащитна перед». я не смог бы ответить точно, перед чем именно, и все же у меня было ощущение, что над ней нависла какая-то смутная угроза. Я окунул ладонь в воду и тупо смотрел, как она высыхает. Казалось, кожу слегка стягивает охлаждающая перчатка. Медленным шагом я вернулся к машине. С таким же успехом я мог бы растянуться на дюне среди чертополохов. Пустота внутри пьянила меня. О том, чтобы вернуться в лес Шез, не могло быть и речи: я отнюдь не жаждал вновь увидеть Мириам. Слишком многое мне требовалось прояснить для себя. Перебраться на тот берег в лодке? Но течение унесет меня на середину залива. Отыскать в Бовуаре кого-нибудь с катером? А что ему сказать?» Мысли мои путались, как у больного в горячке. Я сел за руль. Самое простое — повернуть назад и остановиться где-нибудь на той стороне острова, на океанском побережье. Там наверняка найдется ложбинка в песке, где можно будет поспать до вечера.

И вот я проехал через Бовуар и затормозил, немного не доезжая пляжа Ла-Гериньер. Здесь океан катил на дюны высокие волны — насколько хватал глаз, они низвергались на берег, рассыпаясь на брызги и яркие блестки. В поисках солнечных очков я обшарил всю машину и нашел их на заднем сиденье, рядом с аптечкой. Тут же была и книга: «Неведомая Африка». Поколебавшись, я сунул ее под мышку и, выйдя наружу, спустился к пляжу. Потом долго шел вдоль самой воды, чувствуя, как шевелится песок, когда волна с шипением откатывалась назад. Прибой рокотал у меня в голове. Ветер толкал в плечо. Вокруг подобно семенам летали какие-то серые букашки. Ни позади, ни впереди меня никого не было, и тем не менее мне было жутко. Страх был не физический; это было нечто тайное и невыразимое — ощущение ненастоящего солнца посреди искусственных декораций. В конце концов я рухнул на песок, обхватив голову руками». Колодец». карьер». Какая между ними связь? Ровным счетом никакой. На этом я собирался стоять твердо — ведь на карту поставлена в определенной степени моя честь. Я никогда не соглашусь принять на веру небылицы. И все-таки я должен взглянуть в лицо фактам. Хеллер погиб при загадочных обстоятельствах сразу после того, как Мириам нарисовала карьер. Это совпадение отметили другие люди еще до меня. По словам Виаля, самого надежного свидетеля, Мириам пришлось уехать, потому что ее считали ответственной за смерть мужа. Это первая группа фактов. А вот и вторая. Элиана упала в колодец — в тот самый колодец, к которому она до тех пор никогда не подходила, которого вроде бы даже побаивалась, как если бы ее отталкивало от него некое таинственное предчувствие. И вместе с тем у Мириам — в этом я только что сам убедился — оказывается изображение этого колодца… Ну и?.. Какой отсюда можно сделать вывод?.. Но нет, я не мог, не решался, не хотел… А ведь я знал, что Мириам желала смерти своему мужу; она сама мне это говорила. И весьма вероятно, что она желала смерти и Элиане. И Хеллер погиб… Элиана тоже едва не погибла… Случайность?.. Меня приучили не очень-то верить в случайности. Мне привили привычку наблюдать, во всем обнаруживать причинно-следственные связи… Сам Виаль, скептик Виаль, отделывался недомолвками. «Надо было прожить в Африке…» От жары звенело в голове. У меня было такое чувство, будто я стал обвиняемым и тщетно бьюсь в поисках выхода. Я уснул, не до конца утратив ощущение своего тела, песчинок, что словно пальцами пробегали по моему лицу, и громовых раскатов прибоя. Долго блуждал я в этом сне, который защищал меня, но не приносил умиротворения. Очнулся я от необычного звука. Я услышал шелест бумаги и вспомнил о книге. Кто-то ее листает… Я приоткрыл глаза. Я был один. Это ветер переворачивал страницы. Было пять часов вечера. Море отступало. Я лениво поднялся. Надоело думать бесконечные думы. Я подобрал книгу и подыскал местечко поудобней у подножия дюны. Моя трубка. Спички. Вначале я пробежал оглавление. Знахари… Идолопоклонники… Обряды… Оракулы… Колдуны. Всё это было для меня пустым звуком, но от этих слов исходила некая могучая притягательная сила… Они как бы отвечали на мои вопросы. Уютно устроившись в теплом песке, я погрузился в чтение. И время потекло как во сне. Свет дня поблек, песчаный берег стал шире, солнце побагровело. А я все читал, отчеркивая ногтем паи-более примечательные места. Так вот, значит, что такое Африка? Скопление легенд, верований, суеверий, необъяснимых феноменов? В книге не было ни одной главы, которая не вызвала бы во мне реакции недоверия, отторжения, гневного протеста. Сколько бы автор ни нагромождал свидетельств, сколько бы ни приводил им подтверждений из самых авторитетных источников — я все отрицал, отрицал со страстной убежденностью. Мириам не может быть замешана в эти дурацкие истории с наведением порчи, одержимостью, воздействием на расстоянии… Воздействие на расстоянии! Это, разумеется, все объясняет. Но уж я-то, поднаторевший в медицинских науках практик, никогда не приму всерьез столь смехотворных объяснений. Я раздраженно захлопнул книгу. Я был зол на самого себя. Было почти восемь часов. Я отряхнул с одежды песок, потянулся, еще раз бросил взгляд на море, уже окрашивавшееся ночной синевой. Я — Рошель. Я возвращаюсь к себе. Меня ждет жена. Вот что единственно подлинно в мире.