Броневой - [2]

Надо признать, при всей своей невнятной, даже отталкивающей внешности талант к красоте у Маляра был от Бога.

Лично Петюня Малерийкин был ростиком три с половиной табуретки, с рябой страшной харей и косоватыми глазками, битым носом, взлахмоченой белобрысой шевелюрой и прочими достоинствами гаражного мачо. Однако, когда речь заходила об истинной красоте, равных Маляру отыскать было невозможно. Тачилы и байки, выходившие из-под кисти Пети Малерийкина, были не просто прекрасны — они были, блин, БОЖЕСТВЕННЫ. Серые полуржавые монстры, грустно заползавшие в «Наш-ангар» на авторемонт и тюнинг, выходили оттуда покрытые арабской вязью и рунами. На них расцветали фантастические цветы и пейзажи. Парили драконы и единороги. Крались за добычей белые медведи и африканские львы! Всё это Маляр создавал без компьютера и графических программ — собственными руками, талантом и самогоном. В нынешнем бесцветном серо-буро-малиновом веке, на бесконечных равнинах планеты-помойки, Маляр был почти единственным гением, создававшим прекрасное среди ужасного, чудное среди жуткого, живое среди руин.

Собственно, в основном из-за Малерийкина в мастерню двух приятелей тянулись заказчики от заобских окраин до центральных кварталов сдохшей и разлагавшейся столицы Сибири.

В отличие от криворожего напарника, Калмыш, напротив, имел рожу симпатичную, а с творчеством — отношения сложные. Ибо считал, что механик подобен трактору, и лишь тот, кто пашет с утра до вечера, способен добиться в этой печальной профессии не печального результата.

Впрочем, в данный конкретный вечер, испорченный, как поминалось выше, мрачностью туч и ожиданием мерзкого ливня, Калмыш возился с явлением не вполне заурядным, творческим и даже, можно сказать, требовавшим от него частицы креативного осмысления. На столе под руками мастера сопел и постанывал акватиновый двигатель, тот самый, что использовался в основном за пределами руинированного Новосиба-Наукограда, в далеком процветающем Киеве, Берлине и прочих мировых притонах. Мерный гул ультрасовременного движка усыплял уставшего за день техника, продолжавшего затягивать установочные болты на раме агрегата. Основная работа, требовавшая участия интеллекта была сделана, и сейчас Калмыш ковырялся сугубо на автомате, выполняя механические действия, почти не участвуя в них разумом. Шума от работающей модели было немного. Особенно, если сравнивать с углевдородными моторами прошлых столетий. Равномерное гудение навевало тягостную дремоту. Калмыш клевал носом, то и дело рискуя упасть на собственный стол с уникальным силовым агрегатом и выронить отвертку. В промежутках между носовым заныриванием в сторону акватинового движка, пацану снилось море, которое он никогда не видел, мамуля и батя (неизвестные даже в больше степени нежели море), а также прочие захватывающие интригующие объекты.

Калмыша из сна вырвал крик.

— Костян, что, опять задрых? Сейчас обварит тя, придурок, как в прошлый раз! Не спать. Не спать! — проорал Петя Малерийкин, вваливаясь в ангар с лопатой наперевес, словно с винтарем из боя. На что имел право. Снег, который соскребали с подъездной дорожки всю зиму, слежался вперемежку с копотью, отработкой, прочим дерьмом, и сейчас стал твердый как деревяшка. Нежной девоньке Весне эта субстанция поддавалась мало. Однако лому и лопате — вполне. Поскольку талый снег содержал изрядную доли всякой отравы, Маляр, как всякий эмоционально-творческий человек, долбил его последние дни просто остервенело. И на тачке отвозил подальше от дверей. Дабы испарения, понимаешь, не скапливались в ядовитые лужицы.

Калмыш открыл правый глаз и вяло помахал рукой. На крики напарничка ему было давно и убедительно насрать. Однажды, конечно, его обварило кипящим тослом, но то было давно (почти год назад, мля, — вечность!) и был он тогда зеленый. В отличие от тосола температура кипящего и булькающего акватина, насколько Костя сам установил опытным путём, не превышала шестидесяти градусов. То есть обжечься и обвариться было нереально при всем желании. Поскольку акватин не кипел, а словно бы только косил под кипение — испарялся, впитывался и всё такое.

Интересно, но выхлопная система у акватиновых конструктов отсутствовала напрочь, создавая замкнутый на девяносто восемь процентов контур — КПД от которого у Малярийкина головной мозг закручивался в спинной. Как говориться, «Аве!» умникам ВТЭК[1]. Чтобы сдохли все, не болели. Прикол с «умниками» состоял в том, что ученые научного департамента ВТЭК, запуская в народ массовое производство акватина рассчитывали сохранить ноу-хау. Но не смогли. Больно ушлый народ выжил в Сибири после войны-смерти — не ушлые то систематически помирали! Посему Калмыш полагал, что скоро акватин станет дешевле воды, Маляр упорно доказывал обратное. Ну а пока …

Пока Калмыш потёр сонные глаза.

— Нормально всё будет, Петя, — просипел он задумчиво. — Законы физики, братюнь, никто не отменял.

— Да чё мне твоя физика? — Малерийкин отставил лопату, стянул свитер через голову и закинул на полку. — Время много теряешь, братюнь, возишься этой херней. Думаешь, акватин твой хваленый в частных мастернях надолго задержится? ВТЭК всё обратно к грязным ручкам приберет, вот увидишь. Даю пару месяцев, не больше. Серьезно, Кот! Скоро будем закапывать этот твой хваленый акватиновый движок, пока полицаи по темени сапогами не настучали. Причём закапывать с ремкомплектом. А я говорил тебе: не бери эту херню новомодную. Не бери!