Бронепоезд «Гандзя» - [19]

— Да это же наши! — вдруг закричали ребята, выбегая из засады. Глядите — красный флаг!

В следующую минуту мы уже разглядели санитарные фуры с высокими брезентовыми верхами. Их сопровождал отряд конных бойцов.

Наш раненый, завидев санитарный обоз, сразу приободрился.

— Идите теперь, товарищи, идите, — заторопил он нас, — и без того я вас задержал… В бой, вперед! — скомандовал он, кивнул нам на прощание.

Мы со всех ног, наперегонки, пустились к поезду.

— Вперед, ходу!… — крикнул каменотес машинисту, едва только последний из нас добежал до подножки вагона.

Бронепоезд тронулся. Мы все, столпившись у борта, следили за фурами. Фуры приближались к роще, а сама роща — казалось нам с поезда — все отступала назад. Но вот фуры уже у опушки — защитного цвета их верхи стали сливаться с зеленью деревьев… Пропал из виду и наш командир, поджидавший обоз на придорожном камне.

— Сел, — со злостью пробурчал матрос. — Хлипкий уж он больно… Велика ли течь — дырка в руке, а он сразу в док… — И матрос, поплевав на ладони, повернулся к правилу.

Все стали на свои места.

«А ведь дело нам задано нешуточное, — подумал я. — Легко сказать уничтожить батареи противника! А где у нас артиллеристы для такого дела?»

Я посмотрел на лица ребят — лица были угрюмы, но спокойны. А каменотес с таким независимым видом и так по-хозяйски распоряжался у орудия, покрикивая на ребят, словно он не в бою был, а где-нибудь на сенокосе или у себя в каменоломне.

Мне это понравилось. «Ну что ж, — думаю, — все дело в наводчике! А ребята дружные, не подкачают».

Было жарко. Пекло солнце, горячим воздухом тянуло от орудия, а к железным бортам вагона прямо хоть не прикасайся. Руки обжигает!

Я расстегнул гимнастерку. Матрос сбросил бушлат, поснимали с себя лишнее и все остальные. Каменотес отставил в сторону свои калоши и расхаживал у орудия босиком.

Глядя на него, разулся и смазчик. Он, как я заметил, перенимал все повадки старого артиллериста. Теперь он, почесывая ногой об ногу и блаженно улыбаясь, стоял, облокотившись на правило, как на удобную подставку. От улыбки шевелились и смешно поднимались кверху его черные усики. Плечо в плечо с ним стоял у правила матрос.

Смазчик был невелик ростом и в кости мелковат, а рядом с дюжим моряком он показался мне совсем тщедушным. «И как только он эту махину-лафет ворочает?» — подумал я. Лафет был тяжелый, весь в заклепках, как ферма железнодорожного моста. Но смазчик не замечал моего взгляда. Он щурился на солнце, как кот-мурлыка, и, перебирая пальцами босых ног, все так же безмятежно улыбался…

И вдруг он закашлялся, весь подался вперед, словно кто толкнул его в спину. Лицо его мгновенно изменилось, в глазах появился испуг. Щеки пошли багровыми пятнами, а из груди вырвался хриплый бухающий лай.

У меня у самого от этого кашля перехватило дыхание.

Смазчик замахал руками и бессильно повалился на правило…

Что такое? Что с ним?

— Воды, ребята! — крикнул я. — Дайте же ему воды! Он задохнется!

— Что же, для него поезд останавливать, что ли? — нахмурился матрос. К тендеру с котелком бежать?

Он сгреб смазчика за шиворот и приподнял:

— Ну? Очухался?

Смазчик виновато взглянул на матроса и дрожащей рукой обтер струйку крови в углу рта.

Кровь! Теперь я понял, какой это кашель…

Смазчик уже оправился, и матрос задал ему трепку.

— Башку-то имеешь или нет? — говорил он гневно. — Что же ты хорохоришься, босиком ходишь, если ты грудью больной? Скажите какой кавалер — обязательно к лафету. Мамки нет доглядеть? Вот надо под ребра тумаков, будет тебе тут мамка!

Смазчик, сев на пол, торопливо натягивал сапоги и только сконфуженно поглядывал в сторону троих артиллеристов, стоявших впереди у орудия.

Но те делали вид, что ничего не слышат и не замечают. Только парень в розовой рубахе развесил было уши, как на ярмарке, но железнодорожник-замковый так шикнул на него, что тот сразу отпрыгнул к своим снарядам.

Смазчик обулся и встал на свое место.

Я подошел к нему и взял его за руку.

— Васюк, — говорю, — ты бы отдохнул. Пусти-ка меня поработать!

Но он уцепился за правило, как кошка за мышь, которая ускользает.

— Э, нет, брат! Теперь я четвертый номер гаубичного расчета. А ты уж, знаешь ли, подавайся к своему динамиту…

Смазчик сердито взглянул на меня и вдруг фыркнул и рассмеялся. Глядя на него, засмеялся и матрос, и я сам не удержался. Перед нами опять был прежний беззаботный смазчик.

— Ладно уж, — сказал Васюк миролюбиво, — так и быть, дам и тебе постоять. Только в другой раз.

Наш поезд все продвигался вперед. Шли самым тихим ходом. Было слышно, как колеса растирали попадавшие на рельсы камешки. Под вагоном что-то уныло скрипело и побрякивало. Во все стороны расползался жидкий дымок паровоза…

— Эгей, машина! — крикнул каменотес, оборачиваясь, и потянулся за рупором. — Крути швидче! — прогремел он в рупор. — А то бряк да бряк… добавил он и поглядел на всех нас, как бы ожидая одобрения.

— И верно, что это там Федор Федорович?… — нетерпеливо отозвался рослый железнодорожник-замковый. — Словно молоко везет на сыроварню.

Матрос поглядел по сторонам:

— Холмы да холмы, хоть бы уж на ровное место, что ли, выехать… Ищи тут ее, батарею!