Бронепоезд «Гандзя» - [17]

— Круши их, бей, Панкратов!… А пулеметчик твой надежный? Не промажет?

Я быстро взглянул на пулеметчика. Он лежал, широко раскинув на полу ноги, и, опираясь на локти, беспрерывно надавливал гашетку пулемета.

«Так-так-так-так-так…» — грохотало эхо выстрелов под сводом вагона. Пулемет курился голубым дымком и мелко вздрагивал; от этого дрожали обе руки пулеметчика, дрожала и все время сползала с затылка на ухо его фуражка. У парня во всю щеку пылал румянец.

«По виду совсем мальчуган. Попадет ли он?»

Я наклонился к бойнице.

Ага, поредели цепи! Вот еще несколько точек пропало, еще… Вот и нет их совсем!…

— Залегли, — сказал пулеметчик, приостанавливая огонь, и сразу же обратился к товарищам: — Ну как, ребята, вы глядели, я не занизил?

— Хорошо, чисто взял, — оценили его работу красноармейцы. — Мало кто из них, брат, встанет…

— Молодец, здорово! — не удержался я, чтобы не похвалить меткого стрелка.

Пулеметчик вскинул на меня блестящие от возбуждения черные глаза и лукаво прищурился, но ничего не сказал. Только перевернул на голове фуражку козырьком назад.

— Огонь, не зевай!… — крикнул Панкратов.

Краснощекий парень, сменяя ленты, выпускал очередь за очередью, казалось, он целыми рядами скашивает петлюровцев, а их все прибавлялось. Как из-под земли вырастали!

И вдруг все поле зарябило от точек. До нас докатился далекий рев…

— Башня! — крикнул Панкратов и вскочил на ноги.

Красноармеец в башне, быстро перебирая руками, стал вертеть свой штурвал, как шофер на крутом повороте.

Загудел башенный пулемет.

С башни свисала набитая патронами лента, и пулемет беспрерывно ее подбирал, словно сжевывал. Долговязый красноармеец поддерживал, как на тарелочке, ленту ладонью.

Через какие-нибудь полминуты вся лента ушла в пулемет.

— Давай другую, живо! — крикнул пулеметчик.

И он выбросил на пол отстрелянную ленту. Долговязый проворно вытряхнул из коробки запасную. Подал наверх. Опять застрочили оба пулемета вместе, бортовой и башенный.

И вдруг… Или это мне показалось? Наступающие начали откатываться в сторону…

— Панкратов! — позвал я. — Гляди, удирают!

Панкратов заглянул в бойницу, да так и отшатнулся. Забегал, крича, по вагону:

— Не выпускай, ребята, не выпускай их! Они нашим полковым во фланг заходят… Третий пулемет!

Третий пулемет стоял в запасе у другого борта.

— Перекатывай его! — крикнул Панкратов.

Бойцы схватили пулемет за хобот, потянули его на себя и, развернувшись, с разбегу вкатили стволом в мою бойницу.

Красноармейцы торопливо налаживали прицельную рамку. Наводчик уже засучил рукава, прищурился… И вдруг что-то с грохотом обрушилось сверху на вагон. Взвыла броня.

— Ложись! Снаряд! — только и успел крикнуть Панкратов.

Мы все повалились на пол…

Прошла секунда, другая, третья… Взрыва нет. Бойцы переглянулись. Глядим на потолок, на стены — не светятся, ни одной дыры.

Опять прокатился гром по потолку. И опять потолок целехонек.

— Да это же наша шестидюймовая ухает! Вот дурни, ну!

Бойцы дружно захохотали.

— А ну по местам! Что ржете? — грозно крикнул сконфуженный Панкратов. Первый, второй, третий пулемет — огонь!…

Затрещали, зачастили все три пулемета, словно наперегонки взялись, переругиваясь между собой. А пушка ухала — четвертая…

Вот где пошли крошить желто-блакитных!

— Воды! — вдруг крикнул румяный пулеметчик с блестящими глазами.

Панкратов подтолкнул меня:

— Подай Никифору ведро! Оно там в уголку.

Я нашел ведро с водой и подтащил его к пулеметчику. Пулеметчик, перестав стрелять, отвинтил пробку под кожухом пулемета, и оттуда, как из самовара, полился кипяток. Мы вдвоем наклонили пулемет и спустили кипяток за борт. Через другое, верхнее отверстие я наполнил кожух свежей водой. После этого пулеметчик, потянувшись к краю ведра, жадно глотнул воды сам. Утерся рукавом — и опять за дело.

Тут потребовали воды и другие пулеметчики. «Ишь ты, водоноса себе нашли! Ну да уж ладно…»

Я пошел с ведром по вагону.

Переменили воду, и опять пошла стрельба. Но вскоре Панкратов скомандовал отбой.

— Ускользнули, собаки, — сказал он, поднимаясь от крайней бойницы, через которую вел наблюдение. — Все-таки прошли нашим во фланг!… Ну ничего, положили мы их немало. Попомнят пулеметчиков первого полка!

Некоторое время еще держал огонь башенный пулемет — у него с вышки был самый дальний обстрел. Наконец заглох и он.

— Шабаш! — сказал пулеметчик и спрыгнул вниз.

Поезд остановился, и красноармейцы, потягиваясь и разминаясь, начали приборку вагона.

Я решил воспользоваться остановкой и сбегать в орудийный вагон. Очень уж мне хотелось взглянуть на наших артиллеристов: ведь боевое крещение ребята получили! «Сбегаю погляжу на них, а заодно и распоряжение от командира получу, — подумал я. — Должно же быть мне какое-нибудь распоряжение!»

* * *

Я вышел из вагона. Мы стояли среди поля. Кругом были холмы, а позади нас, невдалеке от железной дороги, роща. Я сразу узнал ее по березкам, у этой рощи мы и начали бой. Пока сидел в вагоне, казалось — куда как далеко ушли, а вот она, роща, — рукой подать!

Я постоял, вдыхая свежий воздух. Солнце пекло уже вовсю. Но после броневого вагона и на солнце нежарко. Здесь освежает ветерок, а там, под броней, как в духовом шкафу.