Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919 - [34]

Корреспондент «Таймс» в сообщении для своей газеты предположил, что адмирал заранее знал о том, что произошло в ту ночь в Омске. Я не думаю, что это так. Он мог догадываться, что в воздухе витает нечто очень неприятное. Это ощущал даже самый бесчувственный из тех, кто стоял за сценой. Но что это, откуда это идет и на кого обрушится – этот секрет знали лишь немногие. Я убежден, что адмирал не входил в их число. Полковник (теперь генерал) Лебедев мог бы рассказать всю историю, хотя во время этого военного переворота его имя даже не упоминалось. Будучи молодым способным казачьим офицером, он служил в штабе Корнилова, когда Керенский пригласил этого крупного казачьего генерала ввести свою армию в Петроград, чтобы спасти вновь избранное Учредительное собрание. Хорошо известно, что, когда Корнилов подчинился его приказу, Керенский повел себя как предатель, разорвав в клочья единственную силу, которая вняла его просьбе и могла бы спасти Россию. В свою очередь и он сам стал жертвой вампиров, толкнувших его на эти разрушительные действия. Лебедев ускользнул, но можно быть уверенным, что он надолго затаил ненависть к социалистам-революционерам, которые предали его великого командира.

Товарищи Керенского, а в некоторых случаях самые настоящие предатели, нашли прибежище в Директории и Совете министров и продолжили играть ту же двойную игру, которая привела к падению первое Учредительное собрание и обернулась катастрофой для русского народа. Они были членами все той же никчемной толпы пустых болтунов, которые из-за своего малодушия сделали свою страну притчей во языцех, и допустили заключение Брестского мира. Мое положение позволяло об этом судить. Я был уверен, что этот молодой человек не из тех, кто позволит казни своего командира остаться безнаказанной.

Он ушел на юг России и присоединился к генералу Деникину в его первой попытке выступить против большевиков. Посланный Деникиным в Омск с депешей, он стал центром группы отчаянных, которым не хватало хладнокровия, чтобы добиться успеха. В то время положение дел в Омске было просто неописуемым. Каждый вечер, как только стемнеет, со всех концов города доносились ружейные и револьверные выстрелы и крики. А утром санитарные повозки подбирали от пяти до двадцати мертвых офицеров. Не было ни полиции, ни судов, ни закона – ничего. В отчаянии офицеры сбивались в группы и стреляли без разбора в каждого, кто, как им казалось, имел отношение к убийствам их товарищей. Так что мертвые тела в гражданском не уступали числом телам в военной форме. То, что офицеры отправляли на вечный покой тех, кого надо, подтверждалось тем фактом, что ночных убийств становилось все меньше и меньше, а потом они практически совсем прекратились.

В такой кровавый кошмар, ставший нормой жизни сибирской столицы во время правления Директории, оказались брошены и мы. Ее члены были самыми отъявленными неудачниками даже для тогдашней несчастной, обезумевшей России, и народ, тоскуя и надеясь, ждал их скорого смещения. Я ничуть не удивился, когда на следующее утро мой офицер связи полковник Франк вернулся из русской штаб-квартиры в большом смятении и взволнованно сообщил мне, что Россия погибла и ей больше никогда не выбраться из-под груза своих проблем. Я спросил почему. Он ответил, что ночью какие-то негодяи арестовали всех социалистов-революционеров, членов Директории и правительства, что в штаб-квартире никто не знает тех, кто в очередной раз сбросил все правительство целиком, и что у него нет сомнений, что члены правительства уже убиты. Я принял необходимые меры предосторожности для обеспечения безопасности своей команды и стал ждать развития событий. Я знал, что телеграфное сообщение с востоком прервано и дело идет о военном перевороте.

Глава 11 Что произошло в Омске

18 ноября в одиннадцать утра меня официально проинформировали, что в девять утра собрался Совет министров, и в данный момент идет заседание, на котором рассматривается ситуация, сложившаяся в результате ареста членов Директории. Они уже попросили адмирала Колчака принять на себя верховную власть, но он отказался, однако министры очень надеются, что ради блага России адмирал согласится принять на себя бремя правителя, поскольку это кажется единственным способом вывести страну из того отчаянного положения, в котором она находится. По городу поползли самые безумные слухи: что мой вагон забросают бомбами и что британцам рано или поздно придется драться за свою жизнь. Я сказал своим информаторам, чтобы они не волновались за нас, что мы в состоянии хорошо о себе позаботиться. Они не могли понять нашего спокойствия. Но дело в том, что ни один солдат или офицер моего батальона не имел ни малейшего представления о том, что происходит. Позже тон информаторов изменился. Буду ли я защищать министров, которые продолжали совещаться, если они подвергнутся атаке? Мой ответ сводился к тому, что любой политический беженец, который попросит пристанища, найдет у меня защиту, но он должен оставить всякую мысль о том, чтобы в дальнейшем участвовать в делах России. «Но что вы станете делать, если русские войска взбунтуются и захотят убить тех, кто укрылся у вас? Вы будете их выдавать?» – «Никогда!» – «А что, если этого потребуют чешские командующие?» – «Все равно нет. Кроме того, чехи слишком благородны, чтобы выдвинуть требование, на которое не согласится ни один солдат». Последний вопрос был самым важным и, несомненно, являлся сердцевиной всех расспросов, остальные задавались только для прикрытия.