Бранденбургские ворота - [7]

Один Гошка Поздняков говорит о Бруно не особенно уважительно. Наверное, потому, что недолюбливает учительницу. Отец растолковывал Гошке, что она «левая загибщица», за это, мол, ее и «поперли» из Профинтерна. А кроме того, у Гошки есть своя личная причина: Катеринушка сперва объявила «примусом»[9] Феликса Куприянова, потом два раза подряд Андрюшку Бугрова. А меж тем у Гошки отметки по немецкому не хуже, чем у приятелей. Так почему ж дважды «примусом» стал Андрюшка, а он ни разу?

Андрюшка сам удивляется. Никаких особых усилий он не прилагает, немецкие слова запоминаются ему легко, словно русские. Катеринушка говорит про него: begabt — значит «одаренный», «талантливый». Чепуха это, конечно. Просто ему интересно заниматься немецким языком, а когда интересно, то обязательно хорошо получается.

Когда Бугров стал «примусом» в третий раз, то за особые успехи Катеринушка подарила ему замечательную немецкую книжку, напечатанную в городе Лейпциге. Старинные немецкие сказки — такие же мудрые, как русские. В них сталкиваются Добро и Зло, Высокое и Низкое. Книжка Катерине Ивановне самой очень дорога: по ней учились читать ее сын Бруно и дочери-двойняшки. Но еще дороже ей принцип. Андрей Бугров первым в школе стал «тройным примусом» — ему полагается заслуженное вознаграждение. А больше учительнице подарить своему лучшему ученику нечего — она бедна, wie eine Kirchenmaus[10].

Никогда еще Андрей не держал в руках такой замечательной книги! Бумага плотная, гладкая, прочная. Потрогать пальцами — и то удовольствие. Учебники, по которым они учатся в школе, напечатаны на серой бумаге с желтыми вкраплинками соломенной трухи, края книги обрезаны криво, буквы блеклые. Да и таких-то учебников не хватает: распределяют в школе по списку один на четверых, приходится после уроков ходить друг к другу, чтобы выполнить домашнее задание. Тетрадей тоже не хватает, их выдают в классе в начале четверти по строгому счету, причем половина «промокающих». Это значит — как ни старайся, а чернильные буквы все равно будут расплываться.

А какие чудесные картинки в подаренной книжке! Высятся на неприступных скалах старинные замки — с остроглавыми башнями, зубчатыми стенами и коваными флюгерами. Благоденствуют чистенькие городки — уютные, живописные, под оранжевой черепицей. Желтые ровные дорожки, аккуратно подстриженные фруктовые деревья — обильные плоды на них висят, словно большие красные шарики.

Но главное — дети. Совсем не такие, как у них на Таганке, а нарядные и причесанные, воспитанные и упитанные. Почти как херувимы на Фенькиной иконе.

Книжка сбивает Андрея с толку. Какая ж тогда она — Германия? Такая красивая, чистая, ухоженная, как на этих картинках? Или такая, как рассказывает Катеринушка? Безработная, голодная, живущая в подвальных квартирах с крысами, где бледные детишки никогда не видят солнца?

Бруно, например, сын учительницы. Неужели он тоже был кудрявеньким, розовощеким херувимчиком? Но ведь такой не вырос бы настоящим парнем, не пошел бы драться с гитлеровскими штурмовиками.

Учительница поняла вопрос мальчика. Рассмеялась:

— Русский сказка про горбатый лошадка знаешь?

— Про Конька-Горбунка? — догадался Андрей.

— Вот! Там тоше в той книге имеются шудесные картинки. А как шиль русски народ на сам дель?

— Понимаю… Сказка?

— Да!

— А бумага? Бумага-то не сказка? У нас в Москве такой бумаги нет.

— Будет. Будет! У вас в Советский Союз все будет еще лучше, чем в Европа и даже в Америка. Пошиви ешо двадцать года. И вспомни тогда свой старый ушительниц. Будет!

Слово «будет» Андрей слышит от учительницы очень часто. Она произносит его с такой страстью, словно хочет передать любимому ученику свою беспредельную веру в Страну Советов.

Рядом с Катеринушкой появляется в памяти старый политкаторжанин Котомкин. Росточку небольшого, бородка пегая, железные очки в двух местах спаяны оловом, а заушники для прочности обмотаны суровой ниткой. Голосок у Петра Антоныча тихий, сипловатый, но при нем даже самые горлопанистые в переулке забулдыги и нахалюги мгновенно стихают. Кажется, что после беседы с Антонычем малограмотные и огрубевшие люди делаются умнее, душевнее и чище. А все потому, что каждое его слово — золотое слово правды. На любой вопрос старый большевик ответит просто, ясно и самым исчерпывающим образом.

О себе Котомкин рассказывать не любит, но все же известно в переулке, что Петр Антоныч прошел по Владимирке в кандалах, жил в самых что ни на есть глухоманных и студеных местах Сибири, определен был там на «вечное поселение». Но сбежал. Через Тихий океан в Америку, а потом через Атлантический — в Европу. Вокруг земного шара!

В Германии он получил задание от Ленина: повез в Россию в чемодане с двойным дном большевистскую газету «Искра». Первый номер ее был напечатан в Лейпциге. Помогали Ленину немецкие печатники. Может быть, те самые, которые печатали книжку, подаренную Мышкой-Катеринушкой. Вот здорово!

После Октября получил Котомкин важный пост в Совнаркоме, но, проработав несколько лет, ушел из-за слабого здоровья. Заявил товарищам, что, мол, работать так, как он сам считает нужным, не может: стар и немощен. Пусть другой товарищ возьмется за дело — помоложе, поэнергичней, у кого побольше пороху. Попросился на другой пост, где мог успешно справиться с делом. Просьбу его уважили и послали в Москворецкий роно. Там и встретила его Мышка-Катеринушка, когда пришла просить место в школе «в порядке партийной нагрузки». А знакомы были раньше — еще в Берлине и Лейпциге.