Браки по расчету - [73]

Шрифт
Интервал

— Откуда я знаю? — ответила Валентина, печально и пристально глядя на стол, словно хотела что-то прочитать на его поверхности.

— А надо бы знать, надо бы поговорить толком с Лизой, потому что голову даю на отсечение — Лизина это вина, не Борна. Борн — мужчина что надо. Только я очень ясно и Лизу нашу представляю: то у нее голова болит, то она у-том-ле-на, — Баби передразнила скорбную Лизину интонацию, — einmal kann sie nicht[28], потом у нее тут вот колет, einmal hat sie wieda ka Lust dazu[29], а то ей вовсе спать хочется — ну, милая, эдак ведь любому надоесть можно. Вы этого не знаете, Валентина, у вас был старый муж, ему ничего не надо было — да все равно ваше дело втолковать Лизе, чтоб она больше Борну навстречу шла.

«Ах ты сорока, старая ты таранта, — думала меж тем пани Валентина, — всюду-то тебе нос сунуть надо!»

— Я на вашем месте еще не ставила бы крест на Лизином супружестве, — сдержанно возразила она вслух. — Ведь и у вас, Баби, Отик-то через шесть только годков родился. Кстати, что он? Все так же скверно учится?

— Теперь он исправится, мы наконец дознались, что его отвлекало. — Баби вплотную приблизилась к родственнице и прошептала доверительным тоном: — Он параграфию читал.

— Что читал? — не поняла Валентина.

— Параграфию. Это так по-ученому называются похабные книжки, — назидательно молвила пани Баби. — Помните, морозы были, так мы велели затопить в его комнате, и, представьте, прибегает вдруг Штепка — мой новый крест — и кричит — мол, у панича горит что-то. Иду туда с этой самой Штепкой, и верно — комната полна дыму, будто бумагу палят, а огня не видать. Наконец сообразили мы, что горит не в печке, а на печке, да, да, представьте! Сейчас же сбегали за лестницей, лезем — а на печке-то, оказывается, Отик прятал параграфические книжки, diese Dekamerong’schichten und Casanowamcmoiren[30], они-то и затлели, когда печку затопили. Хорошо еще Штепка не умеет по-немецки, а то я перед ней со стыда бы сгорела. Но в книжках нарисованы голые женщины, так что она, видно, все же догадалась, почему Отик их прятал. Вот почему он был такой бледный да худой и словно лунатик. Ну, я ему тут же всыпала по пятое число, да батька выволочку дал, да я еще подбавила, а потом опять батя за него принялся, и так мы его разрисовали, что я прямо испугалась вечером, как увидела его раздетого; а книжки мы отняли, так что надеюсь, теперь он исправится, коли уж никакая параграфия не будет его отвлекать. А как нажали мы на него — скажи, мол, откуда взял, — так он и признался, что мальчишки в школе копят деньги и покупают такие книжки вскладчину, а потом по очереди и читают. Вот вам и нынешняя молодежь, нынешние дети, что только из них выйдет! В тринадцать-то лет! Вспомнить только, какая я была в тринадцать лет! Что вы знали о таких вещах, Валентинка, когда вам было тринадцать лет?

— Не помню, очень уж давно это было, — с улыбкой отвечала Валентина.

Она могла себе позволить такой ответ, потому что была моложе и красивее Баби. Оттого так кисло и прозвучало возражение гостьи:

— Что вы говорите, такая молодая! Я, при вашей наружности да при вашем положении, устроилась бы получше — быть домоправительницей при падчерице, покорно благодарю!

Тут, к облегчению Валентины, в гостиную заглянул Смолик:

— Ну, пойдем, Бабинька?

Уже в коридоре, зажигая спичку собственного производства, чтобы осветить лестницу, до которой не достигал свет масляной лампочки, Смолик проворчал:

— Ну, Борны теперь не скоро меня увидят. Очень мне нужно, чтоб меня тут оскорбляли и фрапировали, что я пользуюсь трудом малых детей! И чего мы вообще сюда ходим? Борн выдумал открыть салон, и мы у него вроде мебели.

— Валентина, видно, ждала, что я ей помогу, — кислым тоном, поджав губки, подхватила пани Баби. — Просчиталась, милая! Как бы не так — стану я обслуживать ее гостей, а чтобы Лизанька валялась в кровати. Но сам Борн — прелесть, светский человек до мозга костей, верно?

— Шут он гороховый, вот кто, — безапелляционно проговорил Смолик. — Не такие бывают солидные коммерсанты. Сверху шик, а снизу пшик. Одни его бесконечные идеи чего стоят! Знаешь, на что он меня сейчас подбивал? — Купить с ним на паях дом на углу Пршикопов и Конного рынка, тот, где кафе «Вена».

— Отчего же он его сам не купит?

— Оттого что денег не хватает, ясное дело. Вот и уговаривает — мол, пополам, как родственники. Со временем, говорит, снесем этот дом, а на его месте построим дворец торговли. Сумасшедший. Дворец торговли на Конном рынке!

Уже выйдя из подъезда на чернильно-черную Жемчужную улицу, Смолик буркнул:

— И Прага тебе не Париж, и ни в какие салоны я больше не ходок.

5

Хотя ей там сейчас нечего было делать, а после ухода гостей скорее надлежало приглядеть на кухне за служанкой, приготовлявшей горячий ужин, — Валентина, едва за Смоликами захлопнулась дверь, ушла в свою комнатку. Это была прежняя девичья комната ее падчерицы. Валентина перебралась сюда еще до Лизиной свадьбы, освободив для молодых большую спальню — арену своего брака с недужным стариком, его бесконечного умирания и своего вдовства. Перемена эта не была ей неприятна: Валентина чувствовала себя теперь не как старая женщина, оттесненная молодыми в темный уголок и живущая из милости — а так, словно вернулись к ней девичьи годы. Чувство это было совершенно сумасбродным, но оно было, и Валентине от него делалось невыразимо приятно. Тотчас после Лизиной свадьбы Валентина нашла и внешнее выражение для этого чувства: она вновь завела старые часы, которые сама же и остановила без малого семь лет назад, в одиннадцать часов шесть минут дня, в тот самый миг, когда супруг ее, коммерции советник Людвик-Густав Толар, испустил последний вздох.


Еще от автора Владимир Нефф
Перстень Борджа

Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.


У королев не бывает ног

Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.Роман «У королев не бывает ног» (1973) — первая книга о приключениях Куканя. Действие происходит в конце XVI — начале XVII века в правление Рудольфа II в Чехии и Италии.


Прекрасная чародейка

Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.«Прекрасная чародейка» (1979) завершает похождения Петра Куканя. Действие романа происходит во время тридцатилетней войны (1618—1648). Кукань становится узником замка на острове Иф.


Императорские фиалки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Испорченная кровь

Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.