Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! - [83]

Представляешь, как я вчера ночью металась от ревности, как тигрица в клетке! Хотела на рассвете вызвать на дуэль Тараса Бульбу в юбке, сорвав с супружеской постели, — и только воображаемый кровавый исход охладил мое дрожащее сердце — впутается в женские страсти грозный муж и не избежать нам горы трупов, как в шекспировских трагедиях, тут достаточно пало людей в Архангельской Слободе!

Успокою сердце тем, что поеду смотреть зубров Аскании-Нова.

Гаврош спит грязный, набегался чертенок. Слипаются и мои узкие глаза, валом наваливается отпускной сладкий — украинский сон. Сплю я одна в зале на бывшей кровати твоей сестренки Валентины. Мою-то первую сестренку Очир-Ханду по-русски зовут тоже Валею, на все руки мастерица, неугомонная моя ласточка! А снится мне сестренка всегда ребенком, которую страшно люблю и жалею…

24 сентября 1980. Спокойной ночи тебе, Мелентий!

Алтан Гэрэл

Письмо 42

Здравствуй, Мелентий!

Пишу тебе специальное письмо ко Дню твоего рожденья — к твоим прожитым двадцати семи годам на свете белом, сохрани послание навсегда, кто знает, может, никто и никогда тебе больше такого не напишет??? Но сохрани, хотя великих истин не открою, может, ничем не улучшу твою породу. Федор Михайлович Достоевский писал, что «В человека надо выделаться…» А ты — жертва своего отца, своих родителей, своей убогой среды, сытой салом и водкою, не имел никакого стремления к духовному, возвышенному и героическому, а посвятил свои молодые физические силы и здоровье к телесному самоутверждению среди сельской молодежи, влез в безголовую среду зэков проклятых Лилиана Гнилова, Маримана Котоманова и прочих испорченных людишек, нахватался у них разгульной смелости и широты, чуть ли не сознательно культивировал их «идеалы», изображал, имитировал какого-то супермена, отсидевшего в лагерях за шальную молодость, словом, подсознательно готовил себя к «романтике» тюремной жизни — выделался в преступника! Пил запоем и лупил Стеллу Петровну потому, что надоела тебе семейная жизнь? Добился того, что она, родив двух девочек от тебя, вынуждена была сбежать, после чего вы все тут сплелись, как змеи, в каком-то групповом разврате, в чертополохе свинарников, который ты тоже не вынес… поешь песни о своей небывалой ревности, а тебе, может, заранее тюрьма снилась, как пристань для успокоения! Ты был румяным боровом, пил запоем, даже брюхо чуть не отросло и тебе не жаль было ни чужой, ни своей жизни, не щадил ни мать родную, ни детей, чтобы убить! Боже мой! Какой ужас, что ребенок Алисы Васильчук — мальчик двух лет — буквально умылся кровью сердца своей матери, хотел вытащить нож из груди мертвой, всаженный по рукоять, вымазался весь в крови, плакал, дергал, раскачивал нож и бегал по квартире, слизывал и ел с пальцев кровь матери и захлебывался — а ты после такого жуткого греха хотел спастись на суде распискою Алисы, написанной 1 апреля!!! Как ты мог допустить такое, будучи сам отцом нежных дочерей?! Мелентий, от всего этого я чуть не получила инфаркт, слегла больною. Как же ты думаешь дальше жить, чтобы смыть такую вину??? Твое прошлое и настоящее ужасны, только Иисус Христос, может быть, простил бы всю подлость этого злодеяния. Что же будет с тобою дальше-то? Весь в алиментах, как сито в дырах, сможешь ли выйти со временем на поселение? Видела твоих братьев обоих, сестру твою, едва ли они помнят день твоего рожденья.

Бедная твоя мать по горло ушла в совхозных телят и домашнюю свою живность, сады, огороды, что с пулеметом ее не оторвешь от всего этого, плачет по внучке Аленушке:

— Отобрали мою милую Аленушку, ведь восьмидневную из роддома взяла себе на руки со слезами радости и растила пять лет, а теперь внученька моя ихнего Русланчика нянчит и по бабке плачет.

Уже неделю она собирает-колдует тебе небывалую посылку, то-се, то-се, все хлопочет да все некогда отправить. Тут всем некогда, некогда написать тебе письмо, а сами пьют, гуляют, жрут, болтают. Ворюги, как и везде, все тащат из совхоза, зажрались страшно, ходят и страдают одышкою от ожирения, повсюду дома сторожат злые цепные псы, кусающие свой собственный хвост от блох. У кого мозги заплыли жиром, у кого «разрушение печени на почве алкоголя»…

Как я слегла от расстройства, а Нелька-Гавроша стащила мой лак с блестками — намазала себе все ногти на руках и ногах, намазала свои тапочки и ногти немому придурку Витьке и выбросила пустой флакон в сад! Твой брат Владимир Неллечку жутко избаловал, тут ее запустили совсем. Мать ее Стелла там в Липецкой области у себя моет бидоны на ферме, а муж — Безкара-вайный пасет коров.

О, сколько цветов зла ты здесь посеял! Если не выкорчевать корни — может разрастись зловонный свинарник до Архангела… И я чувствую себя пустым флаконом из-под блесток, брошенным для наполнения, а брат твой Владимир, который приехал из Каховки, чтобы увидеть меня, говорит, будто видел меня во сне: «В белой шубке, в белом платке!»

— Ну, какой белоснежный сон, можно подумать, что я — Снегурочка! — отвечала я, орудуя страшно мухобойкою. — Пока рука моя не оторвется, сколько тысяч черных жирных откормленных мух я перебью? А?