Бородино - [25]

Ель зашевелилась. В ее верхушке застрекотала сорока, обратившись в сторону мебельного магазина, а у меня тем временем перед глазами поплыли санкт-галленские кружева, сплетающиеся в цветы, которые не источали аромата, но зато от них исходил удивительный покой, и украшены ими были королевские подушки, что — как говорится обычно в рекламе, — конечно, отнюдь не преувеличение, потому что подушки эти выходят за рамки обыкновенных вещей, это просто-напросто королевское украшение, причем редкие цвета ткани, оливковый и цикламеновый, подчеркивают особенность этих подушек самым отчетливым образом. И я подумал, что в восточнопрусских имениях, конечно, тоже висели занавеси с цветочным узором, которые то и дело пытались упорхнуть, по крайней мере, когда открывали окна или на сквозняке.

«А там еще есть печка в форме скульптуры, которая при желании производит тепло, да вдобавок еще запахи и звуки, и которую при сильном нагревании пронизывает дрожь. Эта печка стояла раньше в пивной, при пивоварне.

На столике у двери лежал том прозы Пушкина. Над пианино висела картина поперечного формата, в черной рамке, изображающая пейзаж, такой мрачноватый, пронизанный ветром. В углу над диваном висели увеличенные портреты хозяев „Павлина“. На внутренней стороне двери бросался в глаза портрет того столяра и члена кантонального парламента, который в соседнем городишке занимался строительным бизнесом и в свое время построил дом Фердинанда в Верденбурге. На этой фотографии топорщились легендарные усы, а сам их владелец смотрел в тот момент куда-то наверх, наверное, на своих столяров.

Так вот, значит, в гостиной стоит еще масляная печка из того ресторана, где обычно справляли поминки, например, после похорон Лины, отца, матери, Юлии, и всегда стол накрывают в малом зале ресторана, перед которым была сделана фотография гимнастического общества, где с западной стороны стоят два каштана, а над входом — балкон все с теми же коваными чугунными перилами, правда, кое-где они схвачены проволокой.

Биндшедлер, когда мы уходили, можно было напоследок заглянуть в сад сквозь кухонное окно. Там видны были березы и орешник. Там были подснежники и белоцветники», — сказал Баур.

По переулку мы вышли на главную улицу и пересекли ее. Баур показал на здание, у восточной стены которого видны были остатки плинтуса и паркета.

«Это дом Линды, знаешь, той самой, у которой отец был пекарь и гимнаст-виртуоз. А видишь беседку? Напротив нее мясная лавка, и там знаменитый разделочный стол из мрамора с золотом», — сказал Баур, сворачивая на улицу, ведущую мимо пожарного водоема. Прошли мимо дома с пристроенной к нему мастерской, где жил один из братьев пекаря — столяр; его четвертый по старшинству сын некоторое время выполнял роль почтальона — между Линдой и отцом. Позже он упал с крыши беседки и разбился насмерть.

На перекрестке остановились.

«Там старая больница, — сказал Баур, — а за ней новая. Посередине — бывший морг, там еще внизу был свинарник. И случалось, что свиньи начинали визжать, когда шло прощание с покойным.

Я вспоминаю, как строили старую больницу. Я даже помогал собирать продукты для прежней деревенской больницы. Она сегодня стоит пустая, то есть не совсем, иногда там военные квартируют, летом обычно там курсы живописи, рисунка, моделирования. Обнаженную натуру пишут в специально оборудованном помещении на чердаке. Там девушки — стоят или лежат. А те, кто их рисует, трудятся над их силуэтами, напоминающими отчасти горные цепи, низменности, тундру. Сейчас стена вся увита диким виноградом, он доползает до самой крыши. Отдельные плети проползают между кирпичей на чердак и потом снова прорастают усами наружу».

В небе кружили два коршуна.

Один из них кричал.

Придя домой, поднялись наверх, где висела гравюра с изображением замка Бехбург, над которым по вечерам распускаются хризантемы.

Катарина принесла суп-лапшу, потом жаркое из говядины, картофельное пюре, овощной салат. Она хитро улыбалась.

«Вообще-то Ханса Бютикофера там тоже не было», — сказал Баур. Я в этот момент как раз приступил к жаркому, перед глазами — заснеженные ели, долина Юстисталь.

В травинках отражался большой участок торговца яйцами.

Катарина принесла кофе.

«У бригадира Ребера доброе лицо старого индейца, — сказал Баур, заставив меня вздрогнуть, и тут же продолжил, назидательно подняв кверху указательный палец: — Биндшедлер, я тут на Рождество книгу в подарок получил, от Катарины, называется Как вздох буйвола зимой[17]».

Баур принес книгу, показал обратную сторону обложки. Там было написано: «Что такое жизнь? Это свечение светлячка в ночи. Это вздох буйвола зимой. Это маленькая тень, скользящая по траве и исчезающая на закате» (Кроуфут, предводитель черноногих индейцев, незадолго до своей смерти в 1890 году).

Из Амрайна вновь стали доноситься звуки труб, барабанная дробь. Возможно, та парочка с коляской снова в пути, так что имеются субстанции, способные противостоять разрыву времен.

Баур между тем открыл обращение вождя Ситла, произнесенное в 1855 году при передаче своей земли губернатору Стивенсу. Баур читал:

Мой народ стал малочисленным. Он как отдельные деревья на равнине, терзаемой ураганом… Когда-то эта земля была населена нашим народом. Мы подобны волнам взбудораженного ветром моря, пробегающим над усеянным раковинами морским дном. Но то время давно прошло, оно миновало вместе с величием моего народа, которое осталось теперь только в воспоминаниях, наполняющих нас тоской и печалью…