Бородино - [24]

С тех пор случается, Биндшедлер, что мне чудится, будто я в Тиргартене, пью кофе, а вокруг зеленеют кусты, и ясное небо висит над кайзером и над полководцами», — сказал Баур. Мы перешли через линию пригородной железной дороги, и Баур показал на какой-то куст, говоря, что это дикая роза. Его взволновало, что в Амрайне, посреди деревни, обнаружился такой роскошный розовый куст. Мол, в вагоне поезда он всегда садится так, чтобы видеть эту розу из окна. А когда куст цветет, то это для него важное событие, ведь, в конце концов, речь идет о той самой полевой розочке Гёте, от которой у гимназисток, говорят, глаза расцветали небесным цветом.

Потом пошли вдоль яблоневого сада, в котором он, Баур, несколько раз сталкивался со своей мамой, а если говорить точнее, то по воскресеньям в январе или феврале, когда деревья подергивались фосфоресцирующим зеленым налетом, дул альпийский фён, солнце ранней весны все это освещало, и яблоневый сад превращался в священную рощу, и в ней из аромата возникала призрачная мамина фигура.

Вот справа дом одного архитектора, отец которого некоторое время был любовником вдовы Альберта Баура. А там — бывшее жилище тети Ханны, недалеко от железнодорожной насыпи, где они с Катариной (это он говорит для Катарины) каждый год собирали летний букет из шалфея, маргариток, скабиозы, герани, эспарцета, но теперь это время позади, весь этот летний сбор, потому что даже вдоль насыпи уже ничего подобного не растет, наверное, из-за ядовитых веществ в осадках.

Остановились на мгновение, обернулись, увидели на коньке крыши, под которой жили когда-то предки Баура, голубей, сидящих ровной шеренгой, на одинаковом расстоянии друг от дружки, и все головки повернуты на юг. Баур заметил, что эти голуби всегда кружат вокруг домов Иоахима Шварца, Альберта Баура и его родственников, и еще обычно вокруг ресторана, где принято справлять поминки.

Ступая по лиловым лужам, прошли через короткий подземный переход, на той стороне стали взбираться вверх по крутой улочке, добрались до отвесной стены основного подземного перехода, за которым приветливо глядело на нас здание магазина «Кооп», чем-то напоминающее корабль — современный, разумеется. Раньше там стояла красная гостиница, магазин промышленных товаров, «Павлин», в котором, одурманенная, сидела дочка хозяина. Молочная лавка потеснила крестьянский двор, где стоял каштан, тень которого ложилась на желтый островерхий фронтон дома, обращенный, в свою очередь, к красной гостинице, дружелюбно глядящей из-за крестьянского сада, который летом заполонен цветущей живокостью, а осенью — георгинами, и с южной стороны которого неустанно журчит вода, вытекающая из деревенского колодца, плеск которой прерывается разве что порывами ветра или жаждущими прохожими. Разумеется, воробьи тоже утоляют жажду именно здесь, хотя поручиться за это было бы слишком смело.

С восточной стороны от этого дома стояло грушевое дерево, очень старое, за ним — мастерская шорника. Между нею и крестьянским двором, чуть сзади, виднелся торговый дом мебельщика, который слегка прихрамывал, много пил, однако мебельную торговлю в руках держал крепко.

Этот мебельный магазин позже перестроили в католическую часовню, но на фасаде, обращенном к улице, до сих пор не до конца стерлись надписи, предлагавшие шкафы, постельное белье, перины.

Итак, в сопровождении неустанного плеска воды гимнасты из Инквила показывали индейские, негритянские и цыганские танцы, а электропианино с правильными интервалами посылало музыкальные звуки вверх, к кронам каштана и груши, пока руководитель группы гимнастов громким распевным счетом сдерживал танцевальные ритмы своих подопечных.

Развернувшись, можно было увидеть старый мост для перехода над путями, дом тети Ханны, подворье у самых путей, затем маленький домик, принадлежащий закройщику, который был заядлым стрелком.

«Биндшедлер, вон там над самым обрывом стоял дом портного, который был еще певцом и орнитологом», — сказал Баур, на ходу подбирая с земли игральную карту — восьмерку.

По пути я смотрел на ту улицу, где мы шли вчера за детской карнавальной процессией. При этом мой взгляд скользил по бывшему мебельному магазину, в котором Бенно покупал свои шкафы.

Баур остановился. «Видишь ли, Биндшедлер, в этом доме живет теперь дочь хозяина „Павлина“. Все елки, которые тут растут, она посадила в один день: в тот самый, когда снесли „Павлина“. Вот так примерно выглядел тот крестьянский дом, который стоял напротив красной гостиницы, во всяком случае, у него была такая же островерхая крыша.

Однажды мы ходили сюда в гости. Был воскресный вечер. Не успел я оказаться в гостиной, как ударил по клавишам пианино, и раздался расплывчатый, не слыханный ранее, но, возможно, давно желанный звук — такой дальний, что ли. И потом, Биндшедлер, я невольно подумал о твоем Болконском, которому впервые только на Праценских высотах открылось небо, величие, тишина, бесконечность звездного неба, — проговорил Баур, почесывая себя за ухом, в этот момент — за правым. — Я окружил этот звук двумя-тремя другими звуками, они шли один за другим. Эти звуки затерялись в комнатных растениях, в портьерах, в безделушках. Так что получилось что-то вроде звуковой картины мира».