Борьба Иви - [56]

С нетерпением буду ждать ваших писем. Мне сказали, что письма мы получаем, хотя их не всегда отдают сразу: чаще копят неделями, а потом выдают целую пачку.

Очень всех вас люблю,

ваш Дэвид.

Никто не знал, где эти письма лежали так долго и почему пришли только сейчас. Было вполне очевидно, что уже на третьем письме Дэвид понял, что его послания не доходят до дома, но всё равно продолжал писать. Всего пришло десять писем, причём последние больше напоминали дневник, обрывочные, сумбурные записи, сделанные скорее для себя, без всякой надежды получить ответ.

Письма Мэйтлендам переслал Красный Крест, с короткой сопроводительной запиской, в которой говорилось, что никто толком не понимает, что произошло, но однажды им передали целый мешок писем от военнопленных, содержащихся в этом конкретном лагере, в том числе и от лейтенанта Мэйтленда. Видимо, лагерное начальство не потрудилось отправить их вовремя – или о них просто забыли… Сотрудница Красного Креста клятвенно пообещала, что она сделает всё от неё зависящее, чтобы ответные письма дошли до лейтенанта Мэйтленда как можно скорее.

Они писали почти каждый день. Извинялись за долгое молчание, рассказывали обо всём, что у них происходит, пытались ответить сразу на все вопросы, накопившиеся у Дэвида за те долгие месяцы, пока его письма не доходили до дома. Иви написала большое письмо, чуть ли не на десять страниц, с описанием спиритического сеанса. Она не сразу решилась его отправить, не желая лишний раз напоминать Дэвиду, что родные считали его погибшим, но в конце концов всё же отправила, рассудив, что эта история его рассмешит.

9 июля 1918

Дорогой Дэвид,

тебе, наверное, уже надоело получать столько писем. Если, конечно, ты их получаешь. А может, они придут сразу все вместе, как нам пришли твои письма. Надеюсь, посылка, которую отправила мама, до тебя тоже дойдёт. Миссис Диксон пришла в ужас, когда узнала, что ты питаешься одними сухарями, и испекла громадный пирог с сухофруктами. Главное, чтобы на почте не посчитали его слишком тяжёлым для пересылки. Мы с нетерпением ждём твоих следующих писем. Надеюсь, что эти жуткие коменданты, Золочёные Зубы и Пивной Бочонок, не отберут у вас почту. Твоя история о том, как они бросали письма в костёр на глазах у отчаявшихся заключённых, разбила мне сердце и ужасно меня возмутила. Так странно писать тебе, даже не зная, получишь ли ты мои письма! Даже страшно представить, что ты чувствовал, когда несколько месяцев неустанно писал домой и не получал ответа.

Я пытаюсь придумать, что интересного тебе рассказать, но всё интересное я уже рассказала во вчерашнем письме. У нас началась алгебра, и я совершенно не понимаю, зачем она нам нужна. Ладно ещё задачи о расчётах площади огорода или количества денег, необходимых для той или иной покупки. Они хоть и глупые, но, в принципе, пригодятся для жизни. Каждый должен уметь считать, я не спорю, – но зачем человеку значение «х», выраженное через «у»?! Кстати, Китти неожиданно прониклась любовью к математике и хочет стать первой в классе по этому предмету. Она говорит, что мисс Лавлок сказала, будто у неё есть выдающиеся способности к математике. Но мне кажется, Китти всё выдумала.

Бедняга Макс совсем вялый и грустный. И по-прежнему почти ничего не ест. Я думаю, это из-за жары. Тут у нас очень жарко. Он целыми днями лежит в тенёчке и упорно отказывается от еды, даже от самого вкусного угощения. Сегодня не стал есть сосиску, которую я стащила для него за завтраком (это была моя единственная сосиска!). Папа уверен, что Макс беспокоится о тебе. Он говорит, что собаки чувствуют такие вещи, но мне, честно сказать, не особенно в это верится. Ты только не обижайся, но Макс совсем не грустил, когда мы думали, что ты погиб. Почему он вдруг должен грустить, когда стало известно, что ты живой, пусть и в плену? Хотя, может быть, Макс всегда знал, что ты жив, и поэтому не беспокоился? Но ты был сильно ранен и долго лежал без сознания с контузией, и если бы собаки действительно что-то такое чувствовали, это бы наверняка как-то проявилось. Надеюсь, жара скоро пройдёт и Макс перестанет хандрить.

С любовью,

Иви.

8 июля 1918

Дорогая мисс Мэйтленд,

я очень вам благодарен за ваше июньское письмо и за присланные сигареты. Мисс Мэйтленд, мне очень жаль, но у меня нехорошие новости о Брэнди. Мне больно об этом писать, но вы должны знать: вчера вечером он доставлял сообщение на линии фронта и был застрелен немецким снайпером. Брэнди достойно нёс свою службу, и вы должны им гордиться. Буквально на днях он доставил в штаб полка очень важное сообщение от батальона, отрезанного от основных сил огнём противника. Они просили о помощи, и только благодаря мужеству Брэнди подкрепление было отправлено вовремя, что позволило спасти многие жизни. Я скорблю вместе с вами. Он был прекрасным товарищем и настоящим бойцом, и мне будет сильно его не хватать.

Ещё раз примите мои искренние соболезнования.

всегда ваш,

инструктор-кинолог Томас Марш.

Это было неправильное письмо. Его вообще не должно было быть. Стоя в прихожей и пытаясь унять дрожь в руках, Иви перечитала его ещё раз в безумной надежде, что страшные слова исчезнут с листа, и на их месте появятся совсем другие, и смысл сразу изменится, и всё опять будет хорошо. Она всегда с таким нетерпением ждала писем, проверяла почтовый ящик по несколько раз на дню… и сейчас так обрадовалась письму. Она думала, это ответ от Дэвида. Это должен был быть ответ от Дэвида. После всего, что они пережили, сейчас все известия должны быть хорошими.