Борьба или бегство - [78]

Шрифт
Интервал

Когда-то я изменил Наде и судил о её чувствах по этому поводу сугубо теоретически. В той истории я был злодеем, плетущим хитроумные планы и приводящим их в жизнь. Таня отправила меня на другую сторону баррикад. Поражение в Анапе окончательно доказало, что я не неуязвимый злодей, а всего лишь человек со своими слабостями. Теперь это было известно не только мне, но и другим. Я со странным наслаждением примерял на себя этот новый образ.

Мне пришло в голову, что произошедшее в Анапе могло означать новый путь к развитию не только для меня, но и для Тани. Потеря Вани (мне хотелось думать, что и меня тоже) не должна была пройти даром и могла подтолкнуть Таню на шаг ближе к принятию собственной природы. Я от души желал ей отбросить чужие ценности и жить собственными, тем самым сделав счастливее и саму себя, и близких людей.

Где-то на границе сознания уже зарождалась смутная мысль. Ощущая на периферии её неясные очертания, я всё ещё не мог или не хотел посмотреть на неё прямо. Последние недели выдались эмоционально тяжёлыми, и, похоже, инстинкт оберегал меня от осмысления этой новой идеи. Рано или поздно, однако же, это должно было случиться.

* * *

Гуляя по парку Горького, я присел на скамейку на набережной. Несмотря на рабочее время, народу здесь было прилично. Мимо меня сновали парочки и компании, и я высматривал между ними блеск воды.

И вдруг — одиночка. Худенькая невысокая девочка лет двадцати двух… Загорелая: не иначе, с моря вернулась! Босоножки, джинсовые шортики, белая блузка — избито, да, но от того не менее мило, когда фигура хороша. Короткие — едва касающиеся плеч — чёрные волосы, тонкие губы… Что она тут делает одна — идёт на свидание или со свидания?..

Заметила мой взгляд, но не улыбнулась. Прошла мимо. Ну, вот и всё… Через пару минут я её забуду, и мы никогда больше не увидимся.

Да и какая, чёрт возьми, разница?!..

Я вскочил и за пару шагов нагнал её.

— Привет! Хотел только сказать, что тебе правда идут короткие волосы! Как девушка с татуировкой дракона, только без татуировки…

Она прыснула:

— Гениально!

— Ну так я готовился… Секунд восемь, не меньше. Меня зовут Миша.

— Катя.

Она продолжала спокойно идти — с той же скоростью, что и раньше. Но теперь уже с улыбкой. Глаза оказались зелёными — редкая штука.

Но только дальше меня ожидала куда более редкая штука: Катя гуляла одна! То есть именно таким было её первоначальное намерение.

— И как… парни не сильно достают?

— Ну, как сказать… не особо. Ты всего лишь третий с половиной пока.

— С половиной?

Она серьёзно кивнула. Мы продолжили путь вдвоём. По набережной, за изгибом реки, до Киевской, в мак за бутерами… потом по Новому Арбату — до бульварного кольца.

Солнце вначале смягчилось, перестало припекать макушку, потом опустилось к горизонту, заглядывая в лицо рыжим глазом. Мы морщились и отворачивались, и оно наконец спряталось за верхушками домов, оставив нас в розоватой закатной взвеси.

Катя училась на врача в «Первом Меде». И на море и впрямь была — на Кипре. Хотелось — вот так неожиданность! — развеяться после расставания с парнем, которое, как я понял, случилось где-то в начале последней сессии и превратило её если не в кошмар, то в испытание, повторять которое не хотелось.

— Развеялась?

Она неопределённо пожала плечами.

В девять вечера мы обнаружили себя на скамейке на Цветном. Мои стопы ныли. Катя вовсе скинула босоножки и скрестила ноги.

— Какие планы? — спросил я.

— Ты уже всё? Устал?

— Гулять — да.

— Ну а… в целом.

Я смотрел на неё. Да, в последней фразе не было ничего особенного, не было намёка — если анализировать слова. Намёк был в другом. Во взгляде, в улыбке краем губ, в изгибе тела чуть ко мне. Мы устали, вспотели, и её запах… ну не сказать, что манил, а так… интересовал. И какой она понравится мне больше: разгорячённой или прохладной, после душа?

Со мной вдруг произошло нечто странное.

Катя была симпатичной, мне было с ней интересно — факт. Но вот то, что я должен хотеть секса с ней, как и с любой милой девушкой… факт ли? И стремясь к сексу всегда и везде, доказываю ли я, что свободен и на полную катушку использую свою свободу… или ограничиваю её? А вдруг свобода — жить так, как я сам решил, а не так, как навязали мифические наблюдатели или моё собственное эго?

Все эти мысли возникли в моей голове за долю секунды. Вероятно, они зрели давно, ещё с лимана, но Катя каким-то образом подтолкнула их. Я смотрел на неё и с удивлением осознавал, что могу принять любое решение.

Какое принял — не скажу. Добавлю лишь, что мы с Катей продолжили общаться и стали в конце концов друзьями. Временами мы звонили друг другу, чтобы рассказать о трудностях и неудачах. Начинались эти истории угрюмо, а заканчивались неизменно смехом и обещанием напиться с горя при встрече.

* * *

Моё расслабленное настроение не улетучилось, а оставалось со мной: и завтра, и послезавтра, и неделю спустя… Я чувствовал себя свободным от потребности бегать за девушками! Для меня это оказалось равносильно всемирной революции.

Как и почему я обрёл эту свободу? Можно было лишь догадываться. Потребность в постоянных знакомствах во многом была связана с моей неуверенностью в себе, помноженной на чрезмерную уверенность в правоте собственных взглядов. Я мечтал развенчать крайность, которой жила Надя: «секс равносилен любви». Но при этом сам стремился к другой крайности, такой очаровательно манящей: «секс никак не связан с чувствами». Последняя ночь в Анапе окончательно доказала, что тут требовалась переоценка…


Еще от автора Виктор Александрович Уманский
Час ноль

Кто ты таков и чего стоишь? Узнать ответ можно, лишь столкнувшись с выбором. Иногда на карте стоит мелочь — симпатия девушки, уважение во дворе, а иногда — судьба семьи и страны. И именно выбор, который делают обычные люди, превращает их в предателей, трусов, спасителей и героев.


Рекомендуем почитать
Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.


Гусь Фриц

Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.