Большой дом. Пожар - [68]

Девушка лежала не шевелясь. Она подставляла свое гладкое тело свету. Омар был взволнован, потрясен. Холодная белизна кожи переходила внизу в теплую, нежную.

Вдруг он быстро сунул себе под рубашку лоскуток белой ткани, который нашел у Зхур. Этот комочек походил на живого зверька: Омар чувствовал его теплоту. Мальчик, ошеломленный, задыхающийся, остался стоять на коленях перед распростертым телом Зхур. Он смотрел на нее уже несколько минут, отдаваясь всепожирающей силе, которая завладела им и перед которой он был безоружен. Он ничего, ничего не мог с ней поделать.

Зхур лежала неподвижно на спине, будто спала. Только ее согнутые колени чуть заметно колыхались справа налево и слева направо; движение это все замедлялось по мере того, как шло время. Черный шерстистый пучок волос внизу живота то исчезал, то снова появлялся. Сердце мальчика сжималось от неизъяснимой боли. Он не отрываясь смотрел на обнаженный живот Зхур.

Вдруг он с какой-то свирепой решимостью трижды плюнул: «Тьфу! Тьфу! Тьфу!» — поднялся и бросился бежать, прижимая к груди маленький белый лоскуток. Бежал и бежал по тропинке, озаренной солнцем, словно по натянутой веревке. Все быстрее и быстрее.

— Вот сумасшедший, — сказала Зхур вслух. — Как будто вдруг помешался. Должно быть, думает, что на всей земле нет места, где он мог бы остановиться.

Она тихонько засмеялась и окинула взглядом зеленый свод, качавшийся над ней; сквозь него видно было небо и белые облака. Зхур долго еще лежала у самой воды, обнаженная до груди под ярким светом и трепетавшей листвой. Немало прошло времени. В ее взгляде проступило удивление, она спала с широко открытыми глазами, как бы уносимая течением могучей, сверкающей реки.

Потом она медленно вытянула руку, погрузила ее в воду и зачерпнула горсть черного ила, который стал стекать у нее между пальцев. Зхур намазала им кожу и старательно растерла. Зачерпнула еще и еще и с тем же сосредоточенным вниманием натерла себе все тело. Наконец она поднялась, быстрым движением сдернула через голову тунику и, совершенно голая, вошла в водоем. Глубоко уходя ступнями в песок, шла все дальше. На икрах, бедрах, животе она чувствовала набегавшую со всех сторон ледяную воду. Зхур принялась смывать грязь, слегка прикасаясь к телу и ежась от холода; она зачерпывала ладонями воду и лила ее себе на плечи. Когда с тела стала стекать такая же чистая вода, как та, что была в источнике, Зхур вышла, стуча зубами, и набросила на себя платье, которое окутало ее всю. Наполнив водою бидон, она ушла.

А Омар все бежал по плоским полям, мелькавшим у него перед глазами, как полотнища флагов. Мальчик и его тень мчались вместе. Он и не заметил, что комочек ткани, который он украл у Зхур, на бегу выпал и покатился в овраг — как зверек, которого не удалось приручить и выдрессировать; но прежде чем исчезнуть, он оставил на коже неизгладимый след — и вместе с ним в жизнь мальчика вошла тайна. Издали Омар казался кузнечиком, окруженным облаком золотисто-красной пыли.

XII

Лето 1939 года затянулось — казалось, оно никогда не кончится. Стояли ясные, но тяжелые дни. Урожай давно уже сняли. Поля были оголены; коричневая земля, покрытая жнивьем, потрескалась.

В те годы овощи сажали только на орошаемых землях. В ожидании осени подсчитывали доходы. Урожай был неплохой.

— По правде сказать, — говорил Кара Али своим соседям, — на пшеницу и ячмень в этом году жаловаться не приходится.

Он все считал; голова пухла от цифр. Он прикинул в уме количество мешков, которые сможет наполнить и поставить в амбар. Получалось порядочно. А сыворотка! Ему никогда и не снилось, что из нее можно выколотить столько денег. Эта густая жирная сыворотка, почти пахтанье, была на редкость вкусна. Раньше он ее не продавал — оставлял для себя.

А вишни! А черешни! Ну и лето: все уродилось на славу! В крестьянских семьях даже позволяли себе есть немножко поклеванные птицами вишни, которые нельзя было нести на базар. Кара отвез такие вишни в Тлемсен своей сестре и племяннице. Ничего, он в убытке не останется: скоро доставит им оливкового масла, за которое они заплатят чистоганом. Сколько за вишни? — спросили они. Нет, он решительно отказался брать за них деньги. Богом поклялся, что не возьмет ни реала.

А оливы! В этом году… Лишь бы никто из соседей ничего не заподозрил, по крайней мере до сбора. В Мансуре колонисты согласились продать ему урожай на деревьях. Трудно сейчас подсчитать, что это даст. Но Кара радовался. Он старался хоть приблизительно вычислить, какой получит барыш. Насчет оценки урожая колонисты оказались сговорчивыми.

«Это бесхитростные люди, — думал он. — И такими останутся, пока арабы не откроют им глаза».

До сих пор, слава богу, ни одному комиссионеру, ни одному маклеру еще не вздумалось рыскать вокруг них. Он с жалостью подумал о самом себе: «Если мусульманин наживает какой-нибудь грош, то лишь потому, что его братья еще не пронюхали об этом». Колонисты, по рекомендации супрефектуры, обещали, что и в последующие годы урожай останется за ним. «Но слухи о войне… Разве знаешь, что будет», — думал он. И ему вспоминалась последняя война.