Большой дом. Пожар - [55]

Если не видеть в этих словах злого умысла, они могли показаться вполне учтивыми.

Бесновавшийся в его голове чертенок рассвирепел, и Кара подумал: «Ты мне отвечаешь холодным, резким тоном, грубиян! У тебя еще молоко на губах не обсохло». И далее: «Мне неизвестно, от какой суки ты родился, но я знаю твоего отца: он — негодяй! Надо думать, твоя мать — потаскуха. Сестра твоего отца и сестра твоей матери тоже потаскухи. Что за проклятое отродье вся эта семейка!»

Кара их поставит на место. Дайте феллаху палец, и он вам отхватит всю руку. Но с Кара — легче на поворотах! Он вам не чета. Хоть Кара и крестьянин, но не по происхождению: он горожанин, ставший крестьянином, как и другие земледельцы из Верхнего Бни-Бублена. «Тогда как эти арабы-горцы, — думал он, — пришли из пустыни или черт их знает откуда! Они обчищаются о камни, вместо того чтобы мыться, как все честные мусульмане…»

У людей, стоявших перед ним, был действительно вид, цвет и даже запах породившей их земли. От верхушки тюрбана до кончиков башмаков из дубленой кожи чистыми у них были только глаза, не имевшие возраста, как и горные ручьи.

До поры до времени они не хотели быть невежливыми, ибо разговор их интересовал.

— Мы не обязаны тебе отвечать, господин Кара, — повторил еще раз Али-бен-Рабах громким и ясным голосом.

— Значит, ты что-то знаешь? — И Кара Али, крестьянин из Верхнего Бни-Бублена, вздохнул: — Да… ты должен знать. Он часто здесь бывает.

Он говорил один, остальные молчали.

— И ты и все другие облепляете его, как мухи, когда он приходит. Видели вас с ним. Всех вас, сколько ни на есть! Да еще у вас дома!

— Если мы и знаем что-нибудь, — согласился Али-бен-Рабах, — то не к тебе придем об этом говорить.

Было что-то необъяснимое, раздражающее в этом плохо начавшемся разговоре.

— Это ты, сын Рабаха, наносишь мне такое оскорбление?

Кара удивляло, что мальчишка, да, мальчишка, думал он, и вдобавок еще феллах, смеет так с ним разговаривать.

— Ты ведь не знаешь, кто такой Хамид Сарадж? Не знаешь, а туда же, рассуждаешь, точно взрослый мужчина!

— Конечно, я, сын Рабаха, не хочу быть с тобой непочтительным. — И добавил: — Но если мы и знаем что-нибудь, то не к тебе придем, чтобы…

Кара Али лишний раз убедился, что феллахи попросту ослы. «Нельзя даже сказать с уверенностью, есть ли у них душа», — подумал он.

Феллахи слушали, широко раскрыв глаза. Один из них зажал нос между большим и указательным пальцами и несколько раз дунул изо всех сил, так что получился громоподобный звук: Вррр!.. Затем человек тряхнул рукой и вытер ее о бурнус.

Но от Кара не так-то легко было отделаться; Али-бен-Рабах и другие знали это, слишком хорошо знали. Они не хотели да и не могли ни с того ни с сего обидеть человека. И Кара пользовался этим, становясь навязчивым.

Его усы и широкое лицо, казавшееся… как бы это сказать… почтенным, как лицо кади[10], внушали невольное уважение феллахам.

Али-бен-Рабах с удовольствием разговаривал бы с ним приветливее, если бы Кара не был так недружелюбно настроен; все они отдавали себе отчет в борьбе, происходившей на грани молчания. Крестьян охватило предчувствие нависшей над ними угрозы. Оно было столь внезапно, столь сильно, что каждый бросил быстрый, беспокойный взгляд на лицо соседа.

«Смотрите в оба, перед вами — дьявол», — подумали феллахи.

«Чтоб ты удавился, мошенник! Чтоб ты попал в кипящий котел, — повторяли они про себя. — Чтоб ты упал в помойную яму, нечестивец! Чтоб твои усы сгорели по волоску в адском огне!»

Феллахи, однако, стояли спокойно. Кара затаил глубокую обиду. Все молчали. Дьявол! Он весь дышал ядовитой злобой.

Вдали показалась большая повозка. Кара не сказал ни слова. Он ушел, широко шагая.

Феллахи ничего не поняли в этом разговоре. Они решили, что все знают Хамида Сараджа, и Кара тоже.

Когда Кара исчез, они вспомнили, что он не поздоровался с ними при встрече и ушел не попрощавшись. Дело не в том, чтобы они дорожили этими знаками внимания. Избави бог! Велика земля господня.

Но все эти люди изголодались по братской любви. Как только Кара ушел, к ним тотчас же вернулось мужество, жизнь снова обрела ясный смысл. Для таких голодных людей всякий хлеб, даже непропеченный или подгоревший, казался вкусным.

Но из какого теста был сделан Кара?

Он скрылся из виду за пригорком и замедлил шаг. На дороге танцевали горячие отблески, словно от раскаленной печи. Он видел приближавшуюся повозку. Очень длинную, на массивных колесах, груженную навозом; высотой она была чуть не в три дома. На самом верху стояли двое работников с фермы, опираясь на вилы. Поравнявшись с феллахами, они весело с ними поздоровались. Повозка оставляла за собой теплый навозный запах.

— Что вы тут делаете, сукины дети? Зачем зря теряете время? Да обвалится дом ваших предков! — крикнул один из работников.

Кара, шедший по тропинке в Верхний Бни-Бублен, все слышал. Повозка катилась с оглушительным грохотом. Кара узнал двух молодцов, взгромоздившихся на нее.

Они обменялись другими хлесткими словечками с феллахами.

«Ну и люди, — подумал Кара, — хороши, нечего сказать: умеют только ругаться».

Взрывы смеха послышались с повозки и среди мужчин, стоявших на дороге.