Больше чем слова - [13]
У нас карт-бланш гулять вокруг Хитвуд-Холла и фотографировать что в голову взбредет. Интересно, не будет ли выглядеть странно, если в портретные снимки добавить окна, дверные рамы и немного пейзажа? Тут есть кое-какие восхитительно изысканные украшения над дверными и оконными проемами, можно сделать пару-тройку интересных снимков увитых плющом створчатых рам. Перекатывающиеся холмы вокруг Хитвуд-Холла – богатое поле для пейзажной фотографии. Ненастная погода служит своего рода фильтром для объектива, добавляет снимкам атмосферности.
Обойдя Хитвуд-Холл вокруг, я выхожу к террасе и вижу, что там болтают несколько преподавателей. Стив жестом указывает на что-то на фасаде.
– Как успехи, Стеф? – кричит он мне.
– Все отлично. У меня вопрос, нам можно людей фотографировать?
– Да, конечно, – откликается Стив. – Если они сами не будут возражать, но думаю, все заняты своими съемками.
– Могу вам попозировать, если хотите, – говорит Джейми.
Я чуть раздвигаю губы в улыбке, делаю вид, будто меня его слова позабавили.
– А вы были бы не против?
– Вовсе нет, – отвечает Джейми.
– Я просто хочу сделать несколько непостановочных снимков с пейзажем на заднем плане.
– Конечно, буду рад помочь. У меня есть свободные полчаса.
Пока я веду его мимо террасы в передней части дома, он рассказывает, как прошел его год, как его ученики в этом августе получили самые высшие за последние годы оценки, как он ездил отдыхать в Грецию и как ему перепланировали чердак.
– Сможете просто, ну знаете, посмотреть в сторону холмов? С таким выражением, будто изумлены видом.
Я смеюсь и поднимаю к лицу камеру, когда мы выходим на середину огромного луга. Джейми корчит комичную потрясенную мину, стократно наигранную.
– Нет, это уж чересчур, – смеюсь я. – Нельзя ли сбавить чуток оборотов? Пожалуйста!
– Извини, Марио Тестино! – с каменным лицом откликается он.
Джейми переводит взгляд с меня на холмы, а я медлю секунду, прежде чем нажать на «спуск», восхищаясь его подбородком, очень скульптурным через объектив. Его растрепанные волосы практически вливаются в пейзаж, сплетаясь на снимке с травой.
– Знаете, мама всегда говорила, что в одном безмолвно сделанном снимке, если схватить нужный момент, слов больше, чем в целом разговоре, – сообщаю я с улыбкой. Повторяя ее слова, я вдруг вспоминаю, как она их произносила, всё вспоминаю: ритм и тон ее голоса, они и сейчас со мной.
– Она абсолютно права. На мой взгляд, с портретами то же самое. Они способны сказать тысячи слов. Они обладают огромной мощью? Так твоя мама этим занимается?
– Чем?
– Фотографией? Искусством делать снимки?
– Э… ммм… – тяну я, захваченная врасплох, что, в сущности, нелепо, ведь это я завела разговор. – Нет. Ну да, она занималась. Но теперь нет. Она умерла.
– Ох, Стефани. Мне так жаль!
Я улыбаюсь так, как обычно улыбаются, когда нечего сказать. Вот уж умею я положить конец светской беседе.
– Это недавно случилось?
– Нет, – отвечаю я, стараясь скрыть, что для меня этот разговор как нож в горле. – Мне было тринадцать лет, когда она умерла. Тяжкий период. Мне пришлось держать все в себе, просто не была готова говорить. До недавнего времени я даже не пыталась справиться, а потому и слетела с катушек.
Воцаряется жутковатая тишина, так бывает иногда за городом. Джейми молчит. Он, вероятно, задается вопросом, почему я решила именно сейчас все выложить. А мне просто момент показался верным. И – что совсем уж странно – мне захотелось, чтобы он узнал.
– А теперь вернулась? На пресловутые катушки?
– Вроде того, – отвечаю я, глядя на холмы. – На полпути.
– Ну ты и молодчина!
– А? – переспрашиваю я, скривившись.
Замечание меня ошарашивает, я автоматически предполагаю в нем сарказм, ведь если какой-нибудь себя и ощущаю, то крайне заурядной.
– Пройти через такое в юном возрасте, самой со всем справляться, неудивительно, что, пока взрослела, ты чуть-чуть сбрендила.
– Ты назвал меня сумасшедшей? – Я улыбаюсь.
– Ага, – смеется Джейми.
– Ладно, тогда ты не будешь возражать, если я попрошу тебя залезть вон на ту стену, чтобы я сняла кое-какие постановочные фото…
Мы так великолепно проводим время, болтаем глупости, смеемся до упаду, я делаю дурацкие, претенциозные фотографии, что не замечаем, как подкрадываются сумерки. Поскольку наползают, грозя дождем, тяжелые тучи, мы решаем вернуться в дом и готовиться к вечернему мероприятию.
Я ловлю себя на том, что, переодеваясь к ужину, улыбаюсь, как подросток. Рывком вернув себя в настоящее, я нахожу телефон и шлю Мэтту сообщение, мол, скучаю по нему. Поскольку в этом богом забытом месте явно нет сигнала, на экране вспыхивает «СООБЩЕНИЕ НЕ ОТПРАВЛЕНО» и предложение повторить. Я нажимаю «Отмена» и выключаю телефон.
Как обычно, обед – вполне безопасное мероприятие, большинство приезжих болтают об искусстве и политике. Я поддерживаю светскую беседу с соседями по столу, но изо всех собравшихся мои слова как будто больше всего интересуют Джейми, ведь на протяжении застолья я то и дело ловлю на себе его взгляды. Та улыбка, которой он, похоже, способен загипнотизировать любого, становится еще более притягательной на фоне свечей и бокала-другого «Совиньон Блан». Мы сидим на противоположных концах длинного стола, но нас необъяснимо тянет друг к другу.
Аманда – обычная девушка из провинции. Но ей повезло устроиться на престижную стажировку. К несчастью, туда же попадает Мартин Грегг, надменный выскочка, с которым Аманда училась в юридической школе. С первого же дня они начинают бороться за место под солнцем. Аманда – хороший специалист, зато Мартин играючи очаровывает людей и вдобавок шантажирует Аманду ее же секретами, которые ему удалось раскопать.А еще Аманда влюблена. Но и здесь проблема. Сид – потрясающий, но вот его бывшая, Кларинда, – гроза любого, кто к нему приблизится.
Моя первая книга. Она не несет коммерческой направленности и просто является элементом памяти для будущих поколений. Кто знает, вдруг мои дети внуки решат узнать, что беспокоило меня, и погрузятся в мир моих фантазий.
В каждой семье живут свои причуды… В семье главных героев — клинического психолога и военного психиатра принято бегать, готовить вместе, путешествовать налегке, не есть майонез и кетчуп и не говорить друг другу: «Ты должен, ты обязан, это мужская (женская) работа…».
Когда-то херувимов считали символами действий Бога. Позже —песнословящими духами. Нынешние представления о многокрылых и многоликих херувимах путаны и дают простор воображению. Оставляя крылья небесам, посмотрим на земные лики. Четыре лика — вопрошающий, бунтующий, зовущий и смиренный. Трое мужчин и женщина — вестники силы, способной возвести земной престол справедливости.
На далёкой планете похожий на осьминога инопланетянин каждый вечер рассказывает истории. Рядом с ним собираются его слушатели. Они прилетают на эту планету из разных миров. Истории, которые они слышат, не похожи одна на другую. В них есть и дружба, и любовь. Но и ненависть, и страх. В общем, почти обыкновенный живой мир, который при ближайшем рассмотрении становится фантастическим.
Юрий Серов сроднился с горами. Близкие считают его опытным восходителем и хотят отправиться с ним в экспедицию. Но горы сложны и непредсказуемы. Юрий попадает с опасную ситуацию в предгорьях Казбека в Грузии. Сумеет ли он подняться? Кто ему поможет? И чем окончится его горный цикл, читайте в шестой повести-отчёте сборника «В горы после пятидесяти…» — «Казбек. Больше, чем горы».
«Если ты покинешь родной дом, умрешь среди чужаков», — предупреждала мать Ирму Витале. Но после смерти матери всё труднее оставаться в родном доме: в нищей деревне бесприданнице невозможно выйти замуж и невозможно содержать себя собственным трудом. Ирма набирается духа и одна отправляется в далекое странствие — перебирается в Америку, чтобы жить в большом городе и шить нарядные платья для изящных дам. Знакомясь с чужой землей и новыми людьми, переживая невзгоды и достигая успеха, Ирма обнаруживает, что может дать миру больше, чем лишь свой талант обращаться с иголкой и ниткой. Вдохновляющая история о силе и решимости молодой итальянки, которая путешествует по миру в 1880-х годах, — дебютный роман писательницы.