Большая Засада - [5]

Натариу пытается уловить любой подозрительный шум, доносящийся со стороны тропинки: ветка, которую сломали, чтобы открыть проход, кто-то поскользнулся на грязной жиже, голос, приглушенный разговор. Жагунсо потеряют осторожность, будучи уверенными, что опасность осталась позади, далеко у границ фазенды Аталайа. Может, он и крик совы услышит, но это вряд ли. Скорее всего Короинья, приблизившись к назначенному месту, сумеет выкрутиться: опытный охотник, он знает укрытия и окольные тропы. Так и происходит. Если бы он доверял иуде, то пропустил бы момент для атаки, потому что предатель не выполнил обещание.

Тонкий слух мамелуку различает, почти угадывает, едва уловимый звук осторожных шагов по грязи, и рукой он дает сигнал наемникам. Он напрягает зрение и в свете молнии замечает Берилу. Поправляет оружие, но не спешит — дает кафузу[6] пройти вперед, чтобы оставшиеся члены банды оказались на виду. Почему у этого сукина сына пистолет в руке и почему он идет так осторожно, оглядывая окрестности?

Берилу поднимает голову, всматривается. Натариу вытягивает руку, поправляет прицел — с вашего разрешения, полковник! — так чтобы попасть прямо в голову. С вершины холма раздается очередь выстрелов, и внизу в грязи начинается паника: жагунсо отвечают наугад, не зная, куда стрелять.

Побоище — полковник Элиаш Далтру так и сказал. Засады, подобной этой, не было даже во времена прошлых стычек между Базилиу де Оливейрой и семьей Бадаро. Эта засада войдет в историю, большая засада!

5

Никому из жагунсо полковника Элиаша убежать не удалось. Это были знатные стрелки, приехавшие из сертана, из Сержипи-дел-Рей — края храбрецов, некоторые даже из Алагоаса, профессионалы. Когда наемники, следуя за Натариу, спустились холма, им осталось не много работы: прикончить раненых, добить тех, кто пытался лезть наверх, чтобы спрятаться среди деревьев и оттуда продать свою жизнь подороже, догнать пару-тройку бандитов, рискнувших бежать туда, откуда пришли.

Преследуя этих последних, негр Эшпиридау наткнулся на тело Короиньи. Проводник валялся рядом с валуном, за которым, без сомнения, хотел спрятаться. Натариу понял тогда, почему Берилу сжимал револьвер и почему шел с такой осторожностью и тревогой.

Короинью к тому времени уже зарезали. Ему вырезали сердце и яйца — это был любимый обычай покойного храбреца из Алагоаса. Натариу подумал: «Хорошо, что его убили». Если бы Берилу этого не сделал, ему бы пришлось взять это на себя. Он даже согласился с выбором оружия: болтун не стоил пули из винтовки, но и не одобрил жестокости: одно дело отправить предателя на тот свет выстрелом или ударом ножа, пытать несчастного — совсем другое.

Натариу не разрешил своим наемникам подбирать старое ненужное оружие. Под командованием негра Эшпиридау они ушли еще под покровом ночи и засветло вернулись на фазенду Аталайа. Натариу переехал мостик и направился в сторону железной дороги, откуда отправил телеграмму — текст они с полковником заранее обговорили. Было только одно незначительное изменение: подпись — вместо «Натариу» — «капитан Натариу».

Доехав до излучины реки, Натариу посмотрел назад, вспомнил и довольно улыбнулся. Впрочем, он помнил не перестрелку, не лежавшие тела, не Берилу с разорванной головой, не кастрированного Короинью, исколотого ножом, с сердцем, вырванным из груди. В глазах и в памяти остался ночной пейзаж: холмы и долина под проливным дождем, вздувшаяся, будто беременная, река — красота-то какая! Лучшего места днем или ночью, под солнцем или дождем в этих краях не сыскать. Это было лучшее место, чтобы жить.

Вентуринья, без пяти минут бакалавр, начинает общественную жизнь

1

Вентуринья приехал на каникулы из Сан-Жуау. На лице — воодушевление, улыбка легкая и довольная. Он обнял Натариу на станции в Такараше и сказал:

— Значит, полковник Элиаш спустил штаны и просится на горшок?

Мамелуку поправил его:

— Посыльный полковника Элиаша Далтру не просится на горшок, он просит перемирия.

Он не сдерживался перед сыном хозяина. Вентуринье не было еще и девяти лет, когда Натариу обрел убежище на фазенде полковника и стал работать на него. Мальчик привязался к молодому капанге, ездил с ним в седле, тот учил его различать голоса птиц и обращаться с оружием. Первую женщину, которую покрыл Вентуринья, привел Натариу. Это была конопатая Жулия Саруэ, бродячая проститутка, перебиравшаяся с плантации на плантацию. Ей не впервой было лишать мальчиков девственности. Лучше ее могла быть только кобыла Формоза Флор.

— Так или эдак, — продолжил студент, когда они сели на лошадей и пустились в путь, — но из политики Элиаша убрали. На свое счастье, он имел дело со стариком, у которого мягкое сердце. Если бы это был я, то раз и навсегда покончил бы с этим негодяем: сровнял бы с землей его фазенду, поджег плантации — не оставил бы ничего, кроме тыквы для мате, по миру бы пустил. Но отец пожалел его, дал слабину. Тебе не кажется, что старик должен был пойти до конца, раз уж случай представился?

Натариу ответил, не меняя тона, поскольку знал порывистость Вентуриньи:

— Может, да, а может, и нет. Но если ты думаешь, что полковник не прикончил его из мягкости, то ошибаешься: это не мягкость, а мудрость. Нам нужен мир, чтобы вырубать рощи и засевать землю. Много земли, Вентуринья. И если бы полковник Боавентура поджег плантации полковника Элиаша, сейчас бы мы бились смертным боем с половиной белого света. Сжечь какао — значит сжечь живые деньги. Эти времена прошли. Твой отец знает, что делает, и поэтому он наверху, он заправляет. Когда нужно было драться, он не колебался, о мировой даже слышать не хотел. Но драться нужно только тогда, когда не найти способа жить в мире.