Большая семья - [110]

Спустя минуту гость сидел у костра рядом с Матвеем Сидоровичем. Выгребая из огня печеную картошку, ребята наперебой предлагали ее Тихону.

— Спасибо, друзья! — благодарил их старший лейтенант. — Много не надо… Я недавно ужинал… Я только минутку отдохну. Очень устал: десять километров пешком отмахал.

Обжигая пальцы, ребята, кто ножичком, а кто просто палочкой, скоблили обуглившуюся кожуру, разламывали картофелину на части и, еще горячую, жадно ели. Румяная, твердая корка звонко похрустывала на зубах.

— Надолго, Тихон Васильич? — спросил Матвей Сидорович Тихона, с аппетитом уничтожавшего печеную картошку.

— Насовсем, Матвей Сидорыч, — ответил Тихон. — Кончилась война-то. Вот и демобилизовали.

— А другие наши скоро вернутся?

— Теперь скоро. Многие, думаю, даже к уборке поспеют… — Тихон достал папиросы, предложил Матвею Сидоровичу закурить.

— Спасибо, я своего. Наш крепче, хоть и молодой еще.

Ребята о чем-то шептались.

— Скажите, товарищ старший лейтенант, — обратился к Тихону Прохор, — вы были в Берлине?

— Был.

— А в других городах?

— И в других городах. Всю Германию прошел.

— Вот здорово! — воскликнул Прохор.

— А Гитлера поймали? — спросил паренек в полосатой кацавейке.

— К сожалению, нет, — ответил Тихон, сдвигая брови.

— А куда же он девался?

— Пока неизвестно.

— Куда девался! — солидно сказал Прохор. — Капиталисты, небось, упрятали.

— Какие капиталисты-то? Их вон как разгромили!

— Разгромили германских, дурья голова! А английские да американские остались. — Прохор обвел ребят строгими глазами и многозначительно закончил: — Это надо понимать!..

Тихон слушал разговор ребят и улыбался. Он переживал чувство огромной радости. Он вернулся, и ему решительно все: и ребята с насупившимися лицами, и костер, посылающий в темное небо мелкие искорки, и отдаленное похрапывание лошадей, и тихая ночь перед восходом месяца, — все, что окружало его, что пробуждало воспоминания детства, — все было дорогим, близким. Возвращение домой, в обжитые с детства места, в знакомую среду людей и дел вызывало в нем творческий подъем: желание скорее взяться за работу.

— Ну, мне пора! — сказал Тихон, с добродушной улыбкой оглядывая ребят.

— А у вас ордена есть? — спросил Дмитрий.

— Есть.

— А сколько?

— Три.

— А медали?

— И медали есть.

— А сколько медалей?

— Пять.

Ребята загудели.

— Во! Целых восемь!

— Всю грудь закроют!

— Больше, чем у кого другого из нашенских!

— А за что вы их получили? — спросил Яков.

Тихон поднялся.

— С удовольствием, ребята, расскажу, — пообещал он, — но только в следующий раз. А сейчас побегу до дому, на матку свою посмотреть… — Он пожал руку Матвею Сидоровичу. — Бывайте здоровы, ребята! — сказал он, направляясь к смутно проступавшим в темноте Белым горам.

Поговорив о вернувшемся офицере, ребята угомонились. Прохор и Дмитрий легли спать рядом под стареньким зипуном. Дмитрий долго не мог заснуть. Он слышал, как далеко перекатывался гром, как на дне яра тоненько ржал жеребенок. Где-то заухала сова.

— Слышь, Проша, — тихо спросил Дмитрий, — а ты не знаешь, есть ремесленные училища строителей? Ну, чтобы, значит, строить, строить!..

Прохор заворочался, недовольно замычал.

— Спи ты уж, — сердито сказал он. — Дня тебе, что ли, не будет?..

Дмитрий ближе придвинулся к товарищу, обнял его и, засыпая, подумал: «Обязательно пойду в строители!.. Обязательно!..»

18

Арсей и Недочет вышли из правления поздно.

— Пойду, выкупаюсь, — сказал Арсей. — Ужинайте без меня, я не хочу…

Он прошел через сад, вышел к реке, сел в лодку, спрятанную в кустах, и поплыл вверх. Миновав охранку, он направил лодку к старой, наклонившейся над речкой вербе и выпрыгнул на берег.

Был теплый и тихий вечер — один из тех благодатных вечеров, которыми богато летнее время в период созревания хлебов. Все вокруг: белые домики, зеленые сады, тополя в парке и вербы на берегу речки, — потеряло цвет и форму, потонуло в сумерках и словно погрузилось в дремотную задумчивость. Воздух был чист и неподвижен, река спокойна.

Арсей разделся и вошел в реку. Вода была теплая и ласковая. Арсей торопился: проплыл несколько саженей, окунулся с головой и сразу же, повернувшись, вышел на берег. Едва успел он одеться, как услышал быстрые шаги. Это была Ульяна.

Арсей пошел ей навстречу.

— Фу-у… Бежала… — проговорила Ульяна, с трудом переводя дыхание. — Давно ждешь?

— Нет, — сказал Арсей. — Только что выкупался.

Она взглянула на него, улыбнулась, прищурила черные глаза.

— Я тоже купалась. Не хотелось из воды вылезать — такая теплая! А потом бежала, — думала, заждался…

Она подошла к вербе, схватилась за ветку и легко спрыгнула в лодку.

— Поехали! — предложила она.

Арсей оттолкнул лодку веслом.

— Куда путь держать? — спросил он.

— Вверх… к лесу… Подальше от села.

Арсей повернул против течения и с силой налег на весла. Ульяна правила, держа лодку недалеко от берега. Здесь течение было слабым и преодолеть его не стоило больших усилий.

По берегу тянулись старые кривые вербы, таинственно проступавшие из темноты.

— Хочется вот так плыть и плыть далеко-далеко! — сказала Ульяна. — Чтобы остаться одной, совсем одной…

— И без меня? — спросил Арсей.

— Нет, не так я сказала… Чтобы уплыть от всего: от горя, от муторных думок… От всего, от всего!.. — Но тут же она засмеялась и деланно-беспечным тоном добавила: — Это пустяки. Ты не слушай, я что-то несуразное плету.