Большая семья - [111]
Арсею хотелось видеть ее лицо, но было темно.
— Знаешь что, Ульяна, — сказал он ей. — Попроще бы ты жила.
Она подумала над его словами, неслышно вздохнула.
— Эх, Арсей!.. Эх, милый мой!.. Не выходит попроще — уже пробовала. Рада бы в рай, да грехов пропасть…
Лодка шла медленно, вода тихо плескалась. Ульяна опустила руку в воду.
— А мне все же кажется, — сказал Арсей, — что мы с тобой какие-то странные люди… Прямо, прости меня, ненормальные какие-то. Откровенного слова друг другу сказать не можем. Все как-то наоборот выходит. Честное слово! У нормальных так не бывает.
Ульяна рассмеялась. А потом тихонько запела. Это была протяжная партизанская песенка. Ульяна часто пела ее в лесу, сидя где-нибудь под столетним дубом. Арсей слушал ее с удовольствием. Он садился подле Ульяны и иногда просил спеть еще раз. И она повторяла задумчивый и грустный мотив. Так пела она и теперь. Выпустив весла из рук, он слушал. Он хотел угадать, что происходит в душе Ульяны.
Над рекой стояла тишина. По берегам, словно высокие курганы, поросшие мягким ковылем, выплывали из темноты копны сена. Недавно здесь, на широком лугу, звенели косы, слышался девичий смех. Теперь голос Ульяны звучал одиноко и грустно.
— Не могу… Душу выворачивает, — сказала она, внезапно обрывая песню. — И до чего же нескладная жизнь у меня вышла! До чего же постылая!..
Арсей смотрел на нее, не зная, как успокоить. Ему вдруг показалось, что чем больше он ее знает, тем меньше понимает ее характер. Эта мысль показалась забавной, и он рассмеялся.
— Ты чего смеешься? — насторожилась Ульяна.
— Прости, — сказал Арсей. — Мне пришла в голову странная мысль. Мне кажется, что чем больше я тебя вижу, тем меньше понимаю.
— Чего ж тут странного? — возразила Ульяна с обидой. — Раньше ты думал, что я женщина умная, стоящая, а когда ближе присмотрелся, убедился, что ничего хорошего у меня нет, что я смешная и глупая баба.
— Нет, ты меня не так поняла, Ульяна! — горячо сказал Арсей. — Я совсем не то имел в виду…
— Оставим этот разговор, — перебила его Ульяна. — Если ты обо мне так не думаешь, то я так думаю о себе. Сама так думаю о себе…
Платок ее соскользнул с плеча и упал в воду. Она быстро нагнулась, успела схватить его, но чуть было не перевернула лодку. Это рассмешило обоих.
— Ладно! — воскликнула Ульяна с каким-то вызовом. — Какая есть… В кузнице не подкуешь, не отремонтируешь.
Она повязала мокрым платком голову и, придерживаясь за борта, перешла на середину лодки.
— Не прогонишь?
— Рад буду, — ответил Арсей, давая ей место рядом.
Она взяла весло и обеими руками стала грести.
— Давай поговорим знаешь о чем? — сказала она. — О том, чего ты желаешь больше всего на свете. Для самого себя, для своей жизни, — понимаешь? Ну, давай! Говори…
— Нет, уж говори ты первая, — весело сказал Арсей. — Тебе первое слово.
— Хорошо, — согласилась Ульяна. — Чего я желаю?.. Я желаю выполнить слово, данное товарищу Сталину, — собрать сто двадцать пудов хлеба. И потом я желаю, чтобы у меня родился сын и чтобы он вырос здоровый, крепкий, большущий!..
— Как Антон Рубибей?
— Нет, как ты… И чтобы он стал моряком. — Она взмахнула веслом, с тихим плеском опустила его в воду. — Чтобы он был моряком и служил далеко, на Черном море. Я бы тогда получала от него письма, читала бы их и плакала.
— А ты умеешь плакать?
Арсей хотел пошутить, но сам почувствовал, что шутка получилась неуклюжей. Ульяна ответила серьезно, чуть дрогнувшим голосом:
— Умею, Арсей, умею…
Вверху зашумело. Низко над лодкой пролетели дикие утки.
Ульяна вскинула голову и налегла на весло.
— Теперь твоя очередь, — сказала она. — Рассказывай, чего ты хочешь больше всего на свете.
— Чего я желаю больше всего на свете? — сказал Арсей. — Желаю тоже, чтобы колхоз с честью выполнил слово товарищу Сталину… чтобы собрать хороший урожай… чтобы убрать весь хлеб… чтобы хорошо посеять озимые… чтобы построить всем колхозникам дома…
— Вон сколько наговорил! — рассмеялась Ульяна. — Ты скажи про свое личное. Что ты лично для себя желаешь?
— А разве все это не мое личное? Разве это не моя жизнь?
Ульяне хотелось услышать то, что касалось бы только одного его и, может быть, ее.
— А еще чего ты желаешь? — спросила она Арсея, когда тот умолк.
— А еще… желаю жениться… чтобы жена была хорошая… чтобы родилась у меня дочь… чтобы она была такая же красивая, как ты…
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
По реке пробежал теплый ветерок, зашуршал в высоких камышах.
— Мы приплыли к Партизанской бухте, — сказал Арсей. — Вон посмотри туда.
Он показал на противоположный берег, где темнели кусты.
— Так далеко забрались! — воскликнула Ульяна. — Куда же теперь?
— Давай сойдем на берег, — предложил Арсей. — Посидим, пока месяц встанет.
— Хорошо, — согласилась Ульяна и пересела к рулю.
Арсей направил лодку в извилистый проход между камышом.
В бухточке было совсем тихо. В неподвижной воде отражалось звездное небо.
Арсей подогнал лодку к коряге и выбросил цепь. Ульяна отыскала маленькую полянку, с трех сторон окруженную кустами, и присела на густую траву.
— Вот тут меня Недочет встречал, — сказал Арсей, опускаясь рядом с ней, — когда я домой возвращался…
Филипп Иванович Наседкин родился в 1909 году в селе Знаменка Старооскольского района Белгородской области, в семье бедного крестьянина. В комсомоле он прошел большой путь от секретаря сельской ячейки до секретаря ЦК ВЛКСМ. Первая крупная книга Ф. Наседкина роман «Возвращение» издан был «Молодой гвардией» в 1945 году. Затем в нашем же издательстве выходили в свет его книга очерков о Югославии «Дороги и встречи» (1947 г.), романы «Большая семья» (1949 г.), «Красные Горки» (1951 г.), повесть «Так начиналась жизнь» (1964 г.). Повесть «Великие голодранцы» опубликована в журнале «Юность» (1967 г.)
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».