Большая Книга. Том 1. Имперский сирота - [91]

Сам Иисус, наверное, не нашел бы в его речах ничего богохульного, думал на следующий день судья, разбиравший дело Джорджа. В самом деле, ни его пренебрежение церковными ритуалами, ни призывы молиться «в полях и садах», ни отказ признавать в «доме со шпилем» каких бы то ни было признаков божественности не тянули на богохульство. Но в материалах было за Фоксом и еще кое-что.

– Поклянись, Джордж Фокс на священной Библии, говорить суду одну только правду, – произнес судья. Он чувствовал, что дело быстро не рассмотреть по причине чрезмерной болтливости подсудимого, и это обстоятельство навевало на него легкую тоску.

– Ваша честь, я не могу поклясться на Святом Писании, ибо в самом же этом писании сказано нашим Господом: не клянись вовсе. Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого”. Как же я могу идти против заветов нашего Господа, ваша честь? – ответил ему вежливо Джордж.

– Ну хорошо, Джордж Фокс, если ты не хочешь клясться, можешь тогда хотя бы пообещать мне говорить правду и ничего, кроме правды? – перефразировал судья свой вопрос.

– Я всегда и всем говорю одну только правду, ваша честь, и, конечно, буду говорить правду и сейчас, – отвечал ему Фокс.

– Ну, хорошо. Скажи мне, Джордж Фокс, призывал ли ты прихожан не служить в армии? И знаешь ли ты, как наказываются такие призывы?

– Ваша честь, я глубоко уверен в том, что война, как и вообще любое убийство, глубоко противно Святому Духу и должно быть искоренено в христианском мире. Поэтому службу в армии и я считаю недопустимой, ваша честь.

– Ты считаешь недопустимой службу в армии? И ты призываешь своих слушателей следовать твоим заветам? – судья стал белее своего воротничка. – О чем с тобой разговаривать, мятежник? Отправляйся в тюрьму, где у тебя будет достаточно времени подумать о том, что такое долг и обязанности гражданина. Священники просили дать тебе полгода за богохульство. Я же даю тебе год за дезертирство! И предупреждаю тебя – я сейчас бескрайне милосерден только по причине твоей молодости и кроткого нрава. Не попадайся мне в будущем, ибо подобные тебе бунтовщики получают от меня только одно: виселицу! Именем Господа, уведите его отсюда!

– Именем Господа? Вы заключаете меня, невиновного человека, не сделавшего никому никакого зла, в тюрьму только за то, что я против массовых убийств, которые приносит война, и вы делаете это Его именем? – Глаза Джорджа уже горели знакомым всем его слушателям огнем; от застенчивости не осталось и следа. – Да вы должны трепетать, произнося Его имя, как осенний лист, а вместо этого именем Его вы караете невиновных!

Судья уже хотел было взорваться словами самого праведного гнева, но, столкнувшись с глазами Фокса, внезапно опешил. Обличительная речь застряла у него в горле, а гнев куда-то испарился, как будто и не было.

– Трепетать? – только и смог выдавить он из себя вместе со слабой улыбкой. – А ты-то сам трепещешь?

– Я трепещу каждый раз, когда произношу имя Господа. И прямо сейчас тоже. Думаю, что и остальные члены нашего «Общества Друзей» испытывают то же самое.

– Ну хорошо. Тем более, уважаемый трепетун, посидите-ка с годик в тюрьме. Трепетать лучше живым, уверяю вас. Мертвые не трепещут. А за подобные речи, неважно произнесете вы их при монархии или республике, вас вздернут без лишних разговоров очень быстро. Так что я вам сейчас сохраняю жизнь, хоть вы этого, наверное, и не понимаете. Охрана! Уведите трепетуна!

Фокс, как и было отмерено судьей, отсидел ровно год. Никогда еще до этого он не проводил время с такой пользой. В тюрьме он окончательно осознал, как извращенно понимало человечество учение Иисуса. Большинство арестантов словно ждали, когда к ним обратятся с живым словом любви и участия, а не с равнодушной и от того мертвой книжной проповедью. Он видел урожай, готовый к жатве, но семена из колосьев падали на землю и гнили, потому что их никто не собирал. С каждым днем, проведенным в тюрьме он все более укреплялся в своем решении посвятить остаток своей жизни проповеди Святого Духа и живого Бога в душе каждого, и через год, когда охранник растворил перед ним тюремные ворота, не было в мире человека, больше жаждущего обратить людей в свою веру, чем Джордж Фокс. Судья сильно ошибся на его счет.

Проповеди Фокса собирали все больше людей день ото дня, а тюремные нары все чаще становились средой его обитания. Но Джордж не боялся ужасных условий содержания там, точнее, он абсолютно не замечал их. Мыслями и душой он давно уже обитал в высших, неподвластных для обычного смертного сферах – он поднялся туда в том самом Святом Духе, торжество которого проповедовал. Там было очень светло, и все источало запахи не такие, как на земле, запахи, которые никакие слова не могли описать, поэтому вокруг он видел лишь чистоту, невинность и праведность. Свет Христа Иисуса и его творение открылось Джорджу Фоксу полностью. И даже в тюрьме он оставался счастлив и безмятежен. И чист не только в мыслях, но и телесно – грязь каким-то образом не липла к нему. И, хотя насыщался он хлебом и простой водой, повара уже не раз слышали его проповеди и старались положить в миску Джорджа самые сладкие куски.