Большая Книга. Том 1. Имперский сирота - [89]

Их обоих чуть ли не вынесли на руках на середину самого большого стола и попросили Фокса повторить тот же самый тост еще раз, чтобы можно было выпить за него всем вместе. Литтл Джи, очень смущенный таким вниманием к своей персоне, повторил тост очень старательно, вкладывая в каждое слово столько эмоций, что в конце, произнося «да не угаснет он никогда!», его голос под закопченными досками потолка прозвенел как медная литавра.

Внимающие ему люди уже было подняли свои кружки, чтобы дружно чокнуться за его тост, от которого у всех загорелись глаза и пробежали по спине мурашки, но молодой Фокс резко поднял вверх руку, призывая всех утихнуть. Глаза у него теперь горели еще ярче – так взволновала его своя собственная речь. Вдруг, неожиданно для самого себя, он запрыгнул на стол, не разбив, впрочем, ни одного стакана и тарелки, и голос его вновь зазвенел, хорошо слышный во всех уголках паба. Фокса слушали уже не только ушами, но и всей кожей.

– Друзья мои! – произнес он, – Ныне наступает Господнее ведение о земле и водах, которые покрывают моря. И ныне Господь возносит свою новую землю, в которой пребывает праведность превыше земли, где обитает неправедность. Ныне Господь возносит своих дев, которые запасли масла для своих лампад, которые сохранили свое девство, не нарушенное человеком греха. Ныне Господь возносит свои небеса превыше тех небес, которые он сотрясет – помещая детей своих в обителях небесных, сажая их всех вместе в небесных обителях во Христе Иисусе, в том, кто сотворил мир! Живите по совести, ибо совесть ваша – и есть голос Господа в вашей душе, и награда ваша на небе будет ждать вас после смерти!

– Ну хорошо, хоть папа римский в твою «новую землю» не попадет. Совести-то у него нет. И наш антихрист Карл*. А еретики, совестливые собаки-католики? Их куда? А хромая Мэгги? Мэгги, собирай своих вшей, Иисус их заберет вместе с тобой в свою новую землю! – хриплым голосом громко крикнул седой Джон из угла паба. Джон требовал, чтобы все его звали шкипером, хотя последние несколько лет он выходил в море разве что на веслах на рыбацких лодках своих товарищей, таких же пьяниц. Хромая Мэгги, с волосами оранжево-бурого цвета, в которых и впрямь, наверное, можно было отыскать при желании упомянутых шкипером насекомых, ничуть не обиделась его шутке. Напротив, она подняла свой бокал с пуншем, чокнулась с отставным капитаном и весело засмеялась – к соленым шуткам Джонни ей было не привыкать.

– Ну уж нет! И не мечтай меня без тебя в рай сплавить. Что мне там делать без моего шкипера? Так своим шлюхам и передай – и Мэгги опять расхохоталась, а в ее глазах, изрядно помутневших от страданий и рома, зажегся огонек. Когда-то она была, вероятно, очень милой, а может быть, даже красавицей, но сейчас о той далекой поре можно было догадаться лишь по слабому отсвету на дне ее когда-то чистых голубых глаз.

Мэгги была ирландкой. Никто не знал, сколько ей лет, но совершенно точно, что до старости ей было еще далеко, хотя она давно уже была не только хромой, но и без двух передних зубов. Зубы, как она сама утверждала, ей выбили «прихвостни Карла», когда его правая рука и ближайший советник граф Стаффорд, назначенный Карлом Первым в Ирландию лордом-лейтенантом, впервые появился в ее родном Ольстере. Мэгги тогда звали Мэйгдлин, и свое первоначальное имя она потеряла вместе с зубами тоже благодаря англичанам. Граф Стаффорд тогда насаждал железной рукой английские порядки среди ирландского дворянства, его помощники делали тоже самое среди простолюдинов. Тогда, десять лет назад, у Мэйгдлин помощники Стаффорда помимо имени и зубов, забрали также честь, мужа, ребенка, дом и двух волов.

Мужа Мэйгдлин звали Джед, что на ирландском значило «разящее копье», и характер у него был такой, что и самый бравый шкипер бы позавидовал. Поэтому, когда их староста собрал всех жителей деревни, чтобы зачитать указ лорда-лейтенанта у церкви, и Джед услышал о том, что налоги вырастут со следующего месяца почти вдвое, он, не говоря худого слова, подошел и вырвал указ у старосты из рук. После чего разорвал его на мелкие клочки на глазах у одобрительно свистящего и улюлюкающего собрания и как следует втоптал их в коричневую осеннюю траву. А на следующий день, когда Джед, как обычно бывало в это время года, вязал солому в снопы на зиму двум своим волам, на горизонте показалось четверо всадников. Джеда связали и повели к тому месту, где он вчера так лихо расправился с указом Томаса Уэнтуорта, Первого графа Стаффорда.

Пока его односельчане, подбадриваемые тяжелыми копьями двух из четырех всадников наспех сооружали виселицу, двое других обыскали дом Джеда в поисках ценностей, чтобы реквизировать их в пользу британской короны, храни Его Величество Карла I Господь. Из ценностей в доме был лишь серебряный медальон на шее Мэйгдлин, да пара тех самых волов. С волами все получилось просто, а вот медальон Мэйгдлин зажала в кулак, закричав, что это подарок ее мужа, и что она никому не собирается отдавать его, пусть даже и самому королю. Пришлось выволочь ее из дома на двор и дать в зубы. А потом показать, какие бравые солдаты состоят на службе Его Величества. Они насиловали ее по очереди прямо во дворе, чтобы соседи видели, что бывает с теми, кто дерзнул ослушаться приказа лорда-лейтенанта, а в это время трехлетний сын Мэйгдлин, Джед младший, рыдал и все пытался оттащить двоих молодцов от своей матери маленькими ручками. Один из солдат дал ему оплеуху, но это не помогло: встав с земли и все так же заливаясь горючими слезами, маленький Джед опять схватился за штанину, сильно затрудняя солдата в его деле.