Большая книга стихов - [52]

Шрифт
Интервал

ДВУЕДИНСТВО

Есть двуединство: народ и религия,
И потому что они сочетались,
Правды взыскуя, отвергну вериги я
И не надену ни рясу, ни талес.
Нам в иероглифах внятна глаголица.
Каждый зачат в целомудренном лоне.
Каждый пусть Богу по-своему молится:
Так Он во гневе судил в Вавилоне.
В Польше по-польски цветет католичество,
В Индии боги и ныне живые.
Русь воссияла, низвергнув язычество,
Ждет еще с верой слиянья Россия.
Кто мы? Жнецы перед новыми жатвами,
Путники в самом начале дороги.
Будем в мечети молчать с бодисатвами
И о Христе вспоминать в синагоге.

1984

"Есть ли жизнь в гончарной мастерской…"

* * *
Есть ли жизнь в гончарной мастерской,
Там, где глиняные существа
Обладают внешностью людской,
Легкой забавляются строкой,
Говорят ненужные слова.
Но от них я славы не хотел
(И быть может, в этом мой порок),
Я мечтал избрать другой удел, —
Стать душою для бездушных тел
С помощью скрепленных рифмой строк.
А строка моя произошла
От союза боли и любви,
Чтоб войти в бездушные тела,
Чтобы чудно глина ожила
От союза боли и любви.

1984

В НИЩЕЙ ХАТЕ

В нищей хате, в Назарете…

Сологуб
Женщины в синих рубашках стоят у колодца.
Светится скупо внизу Назарет.
Вечер сухою и колкой прохладою льется.
Но кое-где еще глиняный город нагрет.
Женщина с полным кувшином спускается к хате.
Плотник ячменные хлебы испек.
Уголь истлел в очаге, а над люлькой дитяти
Через открытые двери сгустился восток.
Было б неплохо купить для светильника масло, —
Где там: гроша не найдут бедняки.
Но, чтоб младенец без страха заснул, чтоб не гасла
Нищая хата, слетелись в нее светляки.

1985

"Вот и новый день глаза смыкает…"

* * *
Вот и новый день глаза смыкает,
И его одела пелена,
Но в душе моей не умолкает
Негодующая тишина.
Немоты надменная основа,
Ты прочнее, чем словесный хруст,
Но как трудно, стыдно прятать слово,
Вырваться готовое из уст.

1985

ПТИ-КРЮ

Когда я сам с собою говорю,
А говорю я о своей печали,
Как хочется, чтоб на часок Пти-Крю,
Колдунью-собачонку мне прислали.
Чтоб разогнал ее целебный лай
Тоску и страхи, а у них под спудом
Я обнаружил бы волшебный край,
В моей душе открывшийся мне чудом.
Как странник, долго шедший по местам
Глухим и диким, но приют нашедший,
Я землю обрабатывал бы там,
Пустыню превратил бы в сад расцветший.
Переселенец, жил бы в шалаше,
В тиши, в трудах, в усталости желанной,
И в собственной скончался бы душе
Для вечной жизни, ей обетованной.

1985

24 ИЮНЯ 1985 ГОДА

Я не был ни ведомым, ни вожатым,
Ни каменщиком вольным, ни в охранке,
И никакой патологоанатом
Не станет изучать мои останки.
Обрел я в жизни лишь одну удачу, —
По-детски веруя, марать бумагу
И знать, что и на небе не утрачу
Траву лесную и речную влагу.
Забыв о глиняном непрочном грузе,
И там босыми легкими ногами
Коснусь голубизны, приближусь к Рузе,
Изогнутой живыми берегами.
И вновь возникнет предо мной складная
Скамеечка и яркий твой купальник,
И вновь пойму, что вам я сопечальник:
Тебе, любовь, тебе, земля родная.

1985

"Над речкой взбухли ватные химеры…"

* * *
Над речкой взбухли ватные химеры,
К плетню прижался новый "Запорожец",
В деревне лишь одни пенсионеры
Да несколько приезжих детских рожиц.
Березы, как солдатские невесты,
В сторонке собрались, в ячменном поле,
И громко повторяют анапесты
Некрасова ли, Анненского, что ли.
И радостно мне знать, что неизменны,
Какие б ни безумствовали грозы,
И анапестов звон, и хлеб ячменный,
И во поле стоящие березы.

1985

"Я никогда не видел правду жизни…"

* * *
Я никогда не видел правду жизни,
А правду смерти видел на войне.
Тогда-то и открылось мне впервые
Незримое в том зримом, в чем живые
Мнят истину, бесспорную вполне.
А что это такое — правда смерти?
Лежит солдат, лежит без головы,
Но все же вечность — в нем, он существует,
Его душа волнуется, волнует
И небо, и меня, и тень травы.

1985

ЛЕШИЙ

Стоит холодное сырое лето.
Мне сквозь туман, сдается, вся видна,
В тулуп нагольный спрохвала одета,
Бессильно-гениальная страна.
Ее мутно-зеленый глаз мужичий
Не знает сам, о чем его мечта:
Разбойничьей ли ищет он добычи
Иль тишины раскольничей скита.
Куда ни глянь — поляны, поймы, плеши,
Районной речки медленный поток,
И, на ветвях качаясь, смотрит леший
С насмешкой на военный городок.

1985

"Воды вдоль тихих берегов…"

* * *
Воды вдоль тихих берегов
Охриплая певучесть,
Свеженаметанных стогов
Щемящая пахучесть,
И зарождающихся гроз
Изустная словесность,
И заколдованных берез
Влекущая безвестность,
И на холме — вдали — музей,
Где звон блаженно длился,
Где царь тишайший Алексей
Михайлович молился,
И все, что обнимает взгляд,
Преобразясь в прозренье,
Со мною движется назад
В четвертом измеренье.

1985

В ЧАСЕ ХОДЬБЫ ОТ ВЕЙМАРА

Тайный советник, поэт и ученый
В обществе дам, двух подруг герцогини,
Медленно движется рощей зеленой,
Ясен покой на лесистой вершине;
В купах дерев различаешь дыханье
Листьев; и птицы к закату замолкли;
Завечерело; и слышно шуршанье:
Речь ли немецкая? Травка ли? Шелк ли?
Дамы внимают советнику Гете,
Оптики он объясняет основы,
Не замечая в тускнеющем свете,
Что уже камеры смерти готовы;
Ямы в Большом Эттерсберге копают,
Всюду столбы с электричеством ставят;
В роще бензином живых обливают
И кислотою синильною травят.

1985

"Я взлечу в небеса из болота…"

* * *
Я взлечу в небеса из болота,

Еще от автора Семен Израилевич Липкин
Царевна из города Тьмы

Узбеки — народ древней культуры. Во всем мире славятся великолепные здания Бухары и Самарканда, старинные рукописные книги, украшенные золотом и киноварью миниатюр, — книги великого поэта Алишера Навои, книги Лутфи, Бабура, Муками, Фурката. Мало кто знал до Октябрьской революции, что живут на плодородной узбекской земле книги, которые не пишутся, не печатаются, а сказываются изустно. В чайхане, под зеленым навесом чинара, у хауза-водоема, окруженный в кишлаке хлопкоробами, а на городском базаре — ремесленниками, старик сказитель излагал, в стихах и в прозе, под аккомпанемент двухструнного инструмента — домбры, удивительно яркие, звонкие, увлекательные поэмы. Недаром наши сказители-современники Эргаш Джуман-булбул-оглы, Пулкан-шаир и в особенности повсеместно знаменитый Фазил Юлдашев пользовались воистину всенародной любовью. Из уст сказителей узбекские фольклористы в советское время записали много десятков изумительных по своим художественным достоинствам поэм-дастанов.


Странички автобиографии

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Картины и голоса

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Там, где смыкаются забвенье

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жизнь и судьба Василия Гроссмана

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жизнь и судьба Василия Гроссмана ; Прощание

Под одним переплетом соединены две книги воспоминаний. О сложной писательской судьбе и светлой человеческой личности Василия Гроссмана рассказывают знавшие его не одно десятилетие близкий его друг, поэт и переводчик Семен Липкин и редактор «Нового мира» А. С. Берзер. Ее воспоминания дополнены публикацией ценных документов эпохи, стенограмм обсуждения романа Гроссмана. Богатство подлинных свидетельств эпохи, взволнованная человечная интонация мемуаров привлекут внимание самых широких кругов читателей.