Большая книга стихов - [51]

Здесь понял я, что мир загробный

Земным стезям сродни,

Здесь звездам — редкие — подобны

Степных жилищ огни.

Здесь видел я, как вспыхнул разум

Небесной чистоты

В том желтоскулом, узкоглазом,

Который гнал гурты.

1984

ПТИЦА

Посвист осенний во мгле — Кудеяр-атаман

Кличет своих сотоварищей хищных, когтистых,

Движется лес, приближается к дому туман,

Пряча в себе очертанья деревьев безлистых.

Птица в окно ударяет, стучится в стекло,

Форточку я отворяю, и птица влетает,

Ей хорошо на ладонях моих, ей тепло,

Умные черные глазки от счастья блистают.

Ей хорошо в домовитом, нагретом углу,

Крыльям бессильным нужна этих бревен ограда.

Страшно вернуться назад, в ястребиную мглу,

Воля страшна, потому что ей воли не надо.

1984

ОТРАЖЕНИЕ

Вовек не ведавшая груза,

Чуть холодна, но не строга,

Как властно и спокойно Руза

Разъединяет берега.

Стоят колодезные срубы,

С ней не забывшие родства,

Над ней — столетних фабрик трубы,

Тысячелетние слова.

Ее обманчивая милость

Есть в ощущении моем,

Что ничего не изменилось

В краю негромком и родном,

Что я, сегодня отраженный,

В ней вижу гордое вчера,

Что я стою над ней, рожденный

Для битвы, жертвы и добра.

1984

"Присягаю песенке пастушьей…"

* * *

Присягаю песенке пастушьей

Около зеленого холма,

Потому что говорит мне: "Слушай

Отзвуки Давидова псалма".

Присягаю выспреннему слогу,

Потому что по земле иду

В том саду, где Бог молился Богу,

И цветы сияют в том саду.

Присягаю ночи заполярной,

Движущейся, может быть, ко мне,

Потому что вижу свет нетварный

В каждом пробуждающемся дне.

1984

ОСВЕЩЕННЫЕ ОКНА

Поздней ночью проснусь — ужаснусь:

Тьму в окне быстрый ветер косматит,

Все, чего я душой ни коснусь,

Однотонно меня виноватит.

То ли речи дождя мне слышны

В шуме желтых осенних лохмотьев?

Два окна, как две жгучих вины,

Зажигаются в доме напротив.

Выше — юности глупой вина,

Ниже — та, что пришла с лихолетьем,

И горят в черноте два окна

На шестом этаже и на третьем.

1984

ПРАВДА

Рядится правда, нам сверкая

То остромысленным пером,

То побасёнкой попугая,

То старой притчи серебром.

То выкажет свою натуру

Из-под дурацких колпаков,

А то по молодости, сдуру,

Сболтнет нам сорок сороков.

Но лучше всякого глагола

Хитроискусной суеты

Усталый облик правды голой,

Не сознающей наготы.

1984

"Ужели красок нужен табор…"

* * *

Ужели красок нужен табор,

Словесный карнавал затей?

Эпитетов или метафор

Искать ли горстку поновей?

О, если бы строки четыре

Я в завершительные дни

Так написал, чтоб в страшном мире

Молитвой сделались они,

Чтоб их священник в нищем храме

Сказал седым и молодым,

А те устами и сердцами

Их повторяли вслед за ним…

1984

ПАМЯТНИК СТАРИНЫ

Надвратная церковь грязна, хоть бела,

На стенах собора — приметы ремонта,

А вспомни, как травка здесь кротко цвела,

Звенели в три яруса колокола

И день откликался на зов Ферапонта.

А вспомни, как двигались на монастырь

Свирепость ордынца и жадность литвина,

Но слушала вся подмосковная ширь,

Как пастырь настраивал чутко псалтырь,

И ей подпевали река и долина.

Все вынесли стены — и язву, и мор,

И ор петушиный двенадцати ратей,

Но свой оказался острее топор, —

Стал пуст монастырь и замолкнул собор,

Не шепчет молитв и не хочет проклятий.

Зачем ремонтируют? Будет музей?

Займут помещенье под фабрику кукол?

Сюда не идет на поклон мукосей,

И свой оказался чужого грозней, —

Хмель вытравил душу иль дьявол попутал?

Когда поднимается утром туман

Иль красит закат полосу горизонта,

Ревет над рекой репродуктор-горлан

И отклика нет у заречных крестьян

На зов Ферапонта, на зов Ферапонта.

1984

ВОЗЛЕ МИНСКА

И. И. Ром-Лебедеву

Возле Минска, в свете полнолунья,

На краю лесного полустанка,

Поводила бедрами плясунья,

Пестрая красавица цыганка.

Танцевала в длинной красной юбке,

Хрипло пела в длинной желтой шали,

И за неименьем душегубки,

Немцы не душили — убивали.

Там стрельба поляну сотрясала,

Ржали кони, и кричали люди,

А цыганка пела и плясала,

И под шалью вздрагивали груди.

Громкий ужас древнего кочевья,

Молодые, старики и дети

Падали на землю, как деревья,

А над ними — песнь седых столетий.

Темная земля в крови намокла,

Нелюдь слушала, стреляла, злилась,

Наконец и девушка замолкла

И на лошадь мертвую свалилась.

Сохранили и дубы, и вязы

Оборвавшуюся песнь цыганки,

И от них услышал я рассказы

Про погибель кочевой стоянки.

1984

ЛЕСНОЙ УГОЛОК

Здесь холмик перерезан

Подрубленным стволом.

Ручей пропах железом,

Как человек — теплом.

Как полотенце, мокнет

Шоссе, прибита пыль,

Вот-вот в ветвях зацокнет

Соловушка-бобыль.

Не каждому приятен

Сей беспредельный лес,

Да и не всем понятен

Его удельный вес.

Здесь и трава, и всхолмье,

И дикий блеск воды, —

Не темное бездомье,

А свет всея звезды.

А если глубже вникнуть,

То в прели и в грязи

Здесь может свет возникнуть

Всея моей Руси.

1984

"Коровье дремлет стадо…"

* * *

Коровье дремлет стадо

На травке луговой,

Один бычок безрогий

Мотает головой,

И от реки прохлада

Струится вдоль низин

Проселочной дорогой,

Где царствует бензин.

Как телка, неподвижен

Железный ржавый лом.

Гараж и мастерские

Рождают мнимый гром.

К животным он приближен,

Но не пугает их,

Хоть голоса людские

Грубее луговых.

Я вспомнил, что когда-то

Я тоже был бычком

И на траву, безрогий,

Ложился я ничком.

Громов и их раската

Понять хотел я суть,

Вникая в гул тревоги

И не страшась ничуть.

1984