Из всех ножей мира самый несуразный и уродливый – нож для снятия кожи.
Для снятия кожи с живых существ.
Он напоминает большой широкий скребок, один конец которого плавно изогнут снизу вверх, а на другом конце – короткая деревянная ручка.
Несуразность и необычность наших отношений вполне походила на этот нож, пройдя через которые я остался без кожи. Без единого кусочка. Лоскутка.
Тело мое стало напоминать большой окровавленный кусок мяса с миллиардами пульсирующих капилляров.
Даже слабый ветерок, гулявший среди людей, задевал мои нервы, раздражал меня и заставлял нервничать, волноваться и страдать.
И это только ветерок.
А представь себе, что было со мной, когда я видел тебя, с моего же согласия, в объятиях другого мужчины.
Я предполагал, что среди нас полно людей, имеющих пороки, но в процессе наших отношений вдруг обнаружил, что желающих осуществить эти пороки еще больше.
И когда ты, поддавшись своим тайным желаниям, страстно, жадно и ненасытно врывалась внутрь этого порочного круга, я начинал кровоточить.
Когда я слышал твой возбужденный шепот, видел твое дрожащее тело, чужие жаркие объятия и долгие поцелуи, – кровь вскипала внутри меня.
Тело распалялось до безумного жара.
Сердце рвалось на части.
Обнаженные капилляры кровоточили.
Но ты всего этого не замечала. Тебе было интереснее другое.
То новое.
То необычное.
От этих новых ощущений у тебя горели глаза.
Ты молодела.
Ты хорошела.
Ты не плакала, как я, нет, ты улыбалась, пела, выпивала и курила.
Видя это, я вдруг понял, что иметь тебя мне одному – это преступление по отношению к тебе.
Понимал, что нельзя узурпировать твою красоту.
От этого понимания, что я благородно разрешаю тебе жить так, как ты хочешь, я ощущал себя благородным, а ты за это была мне благодарна.
Мы оба играли в эту щекотавшую нервы, но очень опасную игру.
И мы так увлеклись этой игрой, что даже не сразу почувствовали запах крови на моем теле и не сразу заметили, что оно, мое тело, осталось без кожи.
Особенно опоздала с этим ты.
Твои горящие глаза в это время скользили по мне.
Древние говорили, что если Господь хочет наказать человека за грехи, то отнимает у него разум, но не жизнь.
А у меня были отняты и часть разума, и часть жизни.
Почему именно так изощренно?
Наверное, оттого, что на все это безумие толкал тебя я, хотя и с молчаливо-молящего твоего согласия.
Ты, как и я, хотела этого.
И ты была счастлива.
Был ли счастлив я, как и ты?
Наверное, тоже.
Счастлив через боль, через кровь, через обнаженные нервы.
Сколько это могло продолжаться?
Сколько я мог прожить без кожи?
Ровно столько, насколько я был уверен, что ты играешь так, как этого хочу я. По моим правилам. Как только твоя игра переросла в игру самостоятельную, нервы мои запульсировали, тело стало извиваться в жгут.
И я ходил за тобой, оставляя повсюду следы своих окровавленных ступней.
Разбрасывая вокруг себя страдания, злость и радость боли.
Еще немного времени нашей игры, и я мог потерять всю свою кровь и никогда не вернул бы свою кожу, а нервы мои превратились в острые шипы, торчащие, как жала, из моего обнаженного тела, а разум мой, оставив себе только память, начисто потерял бы ощущение настоящего и восприятие будущего.
И мне стало страшно. Страшно, что я могу потерять тебя.
Твои стремительные и быстрые шаги в этой игре превзошли все мои ожидания.
И тогда…
Тогда я остановил тебя.
А остановив, я сразу почувствовал, как у меня стала нарастать кожа.
Пусть пока тонкая и хрупкая, но она уже не давала моей крови пачкать моей кровью все вокруг.
Боюсь, что без этой игры потеряю тебя. Потеряю твой взгляд, твой запах, твое тело, твой юмор, твое вранье.
А все это мне очень дорого.
И пусть я страдал.
Но я благодарен этому времени, благодарен за вдохновение, за муки, радость жизни, за страдание, за любовь.
За ад и рай в твоем сердце.
Я всегда надеялся, что моя душа после земного существования попадет в Рай. Ну, на худой конец – в Ад. Но никогда не думал, что новым прибежищем моей души станет мяч.
Да, мяч.
Обыкновенный резиновый мяч.
Первое осознание новой судьбы пришло ко мне на полке спортивного магазина. Справа и слева от меня лежали мячи. Прямо, чуть ниже, мелькала кучерявая голова продавца. Я был сделан из толстой резины. Желтый поясок, проходящий по шву, четко разделял меня на синюю и красную половины. Краски были сочные, резина новая, упругая. Ну чем не орел!
Поэтому, когда подошли покупатели, я понял, что сейчас выберут меня. Только меня.
Мама держала мальчика лет шести за руку и ласково спрашивала:
– Ну, что тебе, Витенька, купить? Шашки или шахматы?
– Мячик.
– Ну зачем тебе нужен мячик, Витенька? Будешь бегать, вспотеешь, заболеешь. Придет тетя, сделает тебе укольчик. Ты хочешь укольчик, Витя?
При воспоминании о тете с укольчиком Витя надулся.
– Ну, что ты хочешь, Витенька? Шашки или шахматы?
Витенька долго молчал. А потом, уже со слезою в глазах, упрямо заявил:
– Хочу мячик! – И показал пальцем на меня. – Вот тот.
