Богоматерь Нильская - [53]

Отец Эрменегильд с подчеркнутой вежливостью ответил ему, что иностранным преподавателям и друзьям не о чем беспокоиться, все происходящее никоим образом их не касается. Лицей Богоматери Нильской считается лучшим в стране и ему нечего опасаться: как и каждый год, результаты его выпускного экзамена будут утверждены национальной комиссией.

– Ты понимаешь, Вирджиния? Начинается! И то, что мы учимся в привилегированном лицее, нам не поможет. Наоборот. Мы их главная ошибка. И они не замедлят ее исправить. Глориоза все для этого уже подготовила: история о призрачных иньензи, покушение на статую, новая Мадонна хуту. Все готово. Ждут только слета МРА. И приедут они не распевать гимны в честь Девы Марии, они приедут почтить нашу Богоматерь Нильскую с толстыми палками, кастетами, может быть, с тесаками. Думаю, что новенькие поняли, что скоро с нами случится. Но если у кого-то еще остаются иллюзии, с которыми они никак не могут расстаться, потому что не оправились еще от счастья, что их приняли в лицей будущих министерш, этих надо предупредить. Потихоньку. Собираться всем вместе опасно. Только представь себе: собрание тутси! Заговор! А когда пора будет бежать отсюда, делать это надо поодиночке, чтобы запутать следы. Кого-то поймают, но кому-то, надеюсь, все же удастся спастись.

– Послушай, – сказала Вирджиния, – я без диплома из лицея не уйду. Отказаться от диплома, когда он так близко? Никогда. Если бы ты знала, что он значит для моей матери, как она мечтала об этом кусочке бумаги. И потом, я думаю о тех, что были такими же одаренными, как мы, возможно, даже больше, но кто не попал в эту самую квоту. Им пришлось смириться с судьбой простых крестьянок, бедных крестьянок, и это на всю жизнь. Я хочу получить этот диплом немного и ради них, пусть даже здесь, в Руанде, он не будет иметь особого значения. В конце концов, нам не в первый раз угрожают, такая уж наша доля. Дождемся диплома, а если придется уходить, я что-нибудь придумаю.

– Не уверена. Ты же знаешь, что охоту на чиновников и студентов-тутси начали по всей стране. Скоро придет черед и лицея Богоматери Нильской, чем мы лучше других? Чистку закончат в лицее для женской элиты – блеск! Сама знаешь, что нас ждет. Или ты забыла, что мы уже пережили и что нам каждый день обещают? В 1959-м половина моей семьи убежала в Бурунди, три моих дяди были убиты, в 1963-м отца не убили – в Кигали они не убивали столько, сколько им хотелось, из-за людей из ООН, – но его посадили в тюрьму с множеством таких же, как он, его там били как только могли, а когда выпустили, потому что президент хотел показать белым, какой он миротворец, его заставили заплатить огромный штраф, отняли грузовик и такси, которыми он владел, а главное, заставили подписать бумагу, где он признавался, что был шпионом и сообщником иньензи. Отец до сих пор запуган: бумага так и лежит в службе безопасности. Из-за этого его могут убить сейчас.

– Если наших родителей убьют, пусть лучше и нас убьют тоже. Знаешь, что случилось, когда наши укрылись в миссии? Там было полно сирот, их отцов и матерей только что убили. Так вот, пришел префект и сказал, что есть семьи хуту, которые готовы их усыновить, наговорил миссионерам всяких красивых слов: христианское милосердие, гражданская солидарность, когда отец их повторяет, он начинает страшно сердиться, а мать сразу плачет. Так вот, они поделили между собой тех сирот: мальчиков, которые могли работать у них на полях, и девушек, которые пользовались большим успехом, ты догадываешься почему! Когда приедут МРА, как обещала Глориоза, и мы знаем, с какой целью, наступит самое время прятаться, попытаться вернуться к родным и всем вместе бежать в Бурунди.

– Лично я пойду к Фонтенайлю, он меня защитит, не отдаст этим насильникам и убийцам: я для него Изида, и потом, кроме тебя, никто не знает, что я у него бываю.

– Ты уверена? За тобой никто не следил? Ты ничего не говорила Модесте? У меня иногда появляются сомнения: почему она так любит разговаривать с нами, тутси, втайне от своей «великой» подруги – потому что сама наполовину тутси или просто чтобы шпионить за нами? Зачем ей, бедняжке, так усложнять себе жизнь?

– Не знаю. Трудно сказать. Может, она кое о чем и догадывается. Она часто спрашивает меня, что я буду делать в воскресенье, намекает на старого белого сумасшедшего, который так любит рисовать красавиц тутси, и при этом все смеется.

– Будь осторожна. Даже если у нее мать и тутси, ты же прекрасно знаешь, чью сторону она всегда будет держать.

– Но, Вирджиния, если нам действительно надо будет бежать, как мы это сделаем? Лицей один такой в Ньяминомбе, он окружен со всех сторон. Я уверена, что бургомистр с полицией и активистами за ним уже следят. Когда настанет нужный день, они поставят на дороге кордоны. И тогда ты не только на «Тойоте», а даже переодевшись в старуху-крестьянку, не выедешь из Ньяминомбе. И в самом лицее ни на кого нельзя рассчитывать. Мать-настоятельница уже заперлась у себя в кабинете, чтобы ничего не видеть. Учителя-бельгийцы будут невозмутимо продолжать свои уроки. Французы, при всей симпатии, которую они к нам, кажется, питали, – из-за нашей внешности, – будут следовать инструкциям своего посольства: не вмешиваться! Не вмешиваться! Когда убийцы набросятся на нас, кто-то скажет: «В Африке всегда так было, дикари устраивают бойню, поди разберись в этом». И даже если некоторые из них заплачут, запершись у себя в комнате, их слезы нас не спасут. Но одна надежда у меня есть – это Фонтенайль. Знаешь, он отправил мои портреты в Европу, меня там знают. Он все время твердит, что меня там ждут. Он не станет смотреть, как меня убивают у него на глазах, вот так, ничего не делая. Пойдем со мной. Ты же тоже его королева Кандакия. Он должен спасти свою богиню и свою королеву.