Боги молчат. Записки советского военного корреспондента - [195]

«Самое главное, товарищ майор, что кости у вас живые, а мясо нарастет… Я тут малость сальца привез, куда его деть?»

Недели-другой было мало, чтобы Марка в дорогу отправить; прошло больше дней, больше недель, но все-таки он на ноги встал, к дороге готовый. Но не к той, что к Высокову ведет. Другой путь ему мерещился — к своим он будет подаваться, к тому единственному месту пойдет, на котором, как он знал, должен он стоять. Не велика от него будет польза, может быть, никогда уже настоящая сила к нему не вернется, но все-таки его место там, свои там, и он к ним пойдет. Трудно расставание с Марией, да ведь она поймет. Страшно Залкинда бросить, да ведь он прикрыть Залкинда не может, а люди добрые прикрывают.

Ксения Павловна над ним и Коровиным как над родными сынами хлопочет, плачет, твердит, что рано им на такое решаться, да ведь какая мать не плачет и какой из них удается сынов своими слезами удержать?

Марк скоро был готов к задуманному походу, но тайно уйти он не хотел. По его просьбе Мария отправилась к Дробнину, Залкинду, Владимирову; всем им сказала, что уходит Марк, и куда уходит сказала. Марку она ответ принесла — Дробнин документы для него и Коровина добудет.

С документами или без них, но Марк пойдет туда, куда должен идти. К своим.

XXII. Живая земля

Ни Дробнин, ни Владимиров не настаивали на том, чтобы Марк обязательно ехал к Высокову, да к тому же еще и оказалось, что и сами они о Высокове мало знают. Дробнин коротко встречался с ним, а Владимирову вообще-то не пришлось его видеть, он с ним через Дробнина общался, что же касается Залкинда, то для того Высоков был такой же тайной, как и для Марка.

Может быть, Дробнин и мог бы больше сказать о Высокове, да должен ли он это делать после того, как Марк выбрал свое направление и встречи с Высоковым не ищет? Придя тогда к Марку, Дробнин был очень сдержан. Сказал, что Высоков беспокоился о Марке, а почему беспокоился — он не знает. Сказал еще, что как бы Марк ни шел к своим, его путь поблизости от Высокова будет лежать. До тех мест, в которых Высоков находится, Марка доведут, а дальше Дробнин помочь ему не в силах, дальше неизвестная для него земля начинается. Принес он Марку экипировку, отвечающую обстоятельствам — демисезонное пальто из грубого ворсистого сукна, шапку — ушанку, многократно штопаный костюм, еще пригодный для носки. Ксения Павловна для него ботинки сына предназначила. Марк мог теперь ходить — прихрамывал, но в палке не нуждался. Общими силами и Коровина приготовили в путь-дорогу.

Когда всё было готово, опять пошла Мария сказать Дробнину, что на следующее утро уйдет Марк. Во всю ту ночь расставания в домике никто глаз не сомкнул, ночных гостей ждали, а они только под утро пришли. Дробнин привел с собой парня в серой солдатской шинели и с винтовкой. На рукаве у него была широкая белая повязка — немцы ввели такие повязки для русских полицейских. Марк тогда еще мало разбирался в том, что происходит вокруг, но предвзятые мнения в нем возникли давно, и он очень недобро на парня с повязкой посмотрел, хотел было отказаться от его помощи, да Дробнин заговорил неожиданно очень властным тоном:

«Как там дальше будет — ваше дело, а сейчас я вам даю в провожатые Володю и прошу исполнять всё, что он вам прикажет», — строго сказал он Марку.

Парень, названный Володей, был лет девятнадцати, и у него были большие карие глаза, и пушистые ресницы, и густые брови, и улыбчивое, совсем детское лицо, и Марку вдруг захотелось засмеяться — такой это был смешной и нелепый полицай. Но он, как сказал Дробнин, говорит по-немецки и исходил много районов, занятых немцами. На первом этапе пути Марк с Коровиным будут под его покровительством, а дальше он укажет людей, которые могут им помочь.

Пришли проститься Залкинд и Владимиров, и Залкинд начал говорить, что и он скоро двинется в том же направлении, но Дробнин на него так посмотрел, что он смутился, умолк и беспомощно развел руками. Марк с благодарностью на лысого Дробнина взглянул, это ведь очень хорошо, что он об отправке Залкинда заботится, и напрасно он это хорошее хочет от него скрыть.

«Может быть доктор Залкинд с нами отправится?» — спросил Марк. — «Вместе будет надежнее».

Это вовсе было сказано не к месту — что надежного могло быть в их путешествии? Дробнин покрутил лысой головой, ответил без видимой охоты:

«Провести Залкинда, Марк Тимофеевич, так же трудно, как протащить верблюда через пуговичную петлю. Повсюду ведется охота за евреями. К нашему стыду нужно сказать, что в ней не только немцы участвуют, а и некоторые наши соотечественники… Мы отправим доктора Залкинда, но это будет потруднее, чем отправить вас. Если все-таки случайно или как-нибудь иначе, вы встретите Высокова, передайте ему, что Залкинд следует вслед за вами».

Гости ушли на рассвете. Мария понимала, что Марк не может изменить свое решение — всё понимала она, а расстаться им было трудно. Старалась она сдержаться, но была бледной, жалкой и на Марка глядела так, что он еще больше мрачнел и отворачивался. Нельзя их любовь назвать притушенной, ослабленной, но можно сказать, что она, любовь-то эта, ничего для них не отменяла, и оба они знали — ничего не отменит, и ничего они в жертву ей не принесут. Пойдет Марк туда, куда должен идти; пройдет некоторое время, и Мария попробует к своему городку добраться — там сынишка Петр с бабушкой и дедушкой ждет ее. Расстанутся они — для их любви время выпало короткое и больное — и будут лишь надеяться, что встретятся, что сохранит им судьба их тревожную любовь.