Боги и гиганты - [134]

Виганду пришлось ненадолго отправиться в Берлин и посидеть за высочайшим обеденным столом среди придворных. Он привез с собой фотографии рыночных ворот в Милете римского времени, которые соответствуют понятиям кайзера о высоком искусстве и нравятся ему необычайно, так как своими грубыми римскими линиями, искажающими благородные греческие формы, и пышными, но бессмысленными парадными колоннами они напоминают то искусство, которое создает придворный советник по строительству фон Ине.

— Хорошо, очень хорошо, дорогой Виганд, — говорит кайзер и добавляет именно то, что хочет услышать генеральный директор. Кайзер считает ворота не просто красивыми, а прекрасным, единственным сохранившимся образцом римских фасадов. — Подобные вещи необходимы, как приме]) для подражания нашим архитекторам.

— Вы угадали мою мысль, ваше величество! Я только что хотел предложить перевезти рыночные ворота в Берлин и выставить их в расширенном Пергамском музее, где создается зал римской архитектуры.

— Превосходно, Виганд, превосходно. Мы это сделаем.

Теперь Виганд получил возможность по возвращении в Милет снести и упаковать ворота. Сущая безделица, всего каких-нибудь 750 тонн мрамора.

Предварительно он докладывает Кекуле о своей новой победе, и тот на заседании руководителей отделов информирует об этом Боде. Но Боде энергично протестует:

— Пергамский музей нельзя расширять ни при каких обстоятельствах! Свободное место, оставшееся еще на острове музеев, необходимо для Музея кайзера Фридриха!

Однако, на всякий случай, Боде на следующий же день высказывает свои соображения кайзеру. О Пергамском музее он не говорит ни единого слова. Весь его доклад посвящен расширению Музея кайзера Фридриха и основанию Немецкого национального музея.

Удовлетворенный Боде отправляется в свое бюро: кайзер согласился и на расширение старого музея и на учреждение нового. В это же время аудиенции попросил и Кекуле. Он докладывает е Пергамском музее, об Архитектурном музее Виганда, о рыночных воротах Милета. Кайзер милостиво кивает головой. Тут осмелевший Кекуле решается выяснить некоторые вопросы.

— Однако существует большая опасность, ваше величество, — с сожалением говорит он, — что господин генеральный директор заберет весь остров музеев для себя. Куда же тогда деваться нам? Последние доклады о состоянии фундаментов, представленные специалистами, просто потрясают. Но не об этом речь. Может быть, здание выдержит еще несколько лет.

— Не стоит об этом даже говорить, мой дорогой Кекуле! Хорошо ли будет, если войдут слухи о том, что наш самый лучший музей всего лишь ветхая каморка. Допустим, об этом узнают социал-демократы! Тогда я ни в коем случае не сумею провести мой проект об увеличении флота, так как красные сразу же начнут кричать, что культура гораздо важнее обороны. И зачем люди должны беспокоиться за алтарь? Нет, Кекуле, мы построим новый Пергамский музей, прекрасный, с многочисленными колоннами и такой большой, что наш энергичный Виганд сможет выкопать (всю Малую Азию и разместить в нем, понятно?

— Конечно, ваше величество. Разрешите, ваше величество, еще одно замечание. Если господин генеральный директор…

— О чем это вы, Кекуле? В конце концов я пока еще сам знаю, что делается в моей столице и резиденции. И никогда не потерплю, чтобы причинили вред Пергамскому музею. Не разрешу этого и Боде. Пергамский музей дорог мне как завещание покойного отца. А ведь мой отец был тем, под милостивой защитой которого находился старый… ну, как там звали этого человека?

— Ваше величество имеет в виду Хуманна?

— Правильно, Хуманн, старый Хуманн раскопал алтарь. Жаль, что этот человек так рано умер. Виганд показал мне недавно интересное изречение, которое побудило Хуманна начать раскопки. Если бы я знал его раньше, то несомненно наградил бы его званием действительного тайного советника. Наверное, он заслужил это. Между прочим, Кекуле, зарубите себе на носу: Пергамский музей для вас неприкосновенен. Расширение его разрешено. Скажите об этом Боде, и, пожалуйста, без церемоний!

— Слушаю, ваше величество.

Кекуле передал этот разговор, правда, не слишком буквально. Боде пока что вынужден признать свое поражение. Regis voluntas suprema lex[68].

Получив это известие, Виганд потирает руки. Один-ноль в мою пользу, думает он. Однако он, конечно, не может знать, что его расчеты неверны и что все это растянется почти на двадцать лет.

Итак, новое строительство — шла весна 1906 года — должно вскоре начаться. Теперь война между музеями вступает в следующую фазу. Разыгрывается второе действие трагикомедии. Боде сочиняет пространную памятную записку о необходимом дополнительном строительстве и о новых сооружениях. Временный Пергамский музей постройки 1901 года и Музей кайзера Фридриха — 1904 года — стали слишком тесны. Все старые отделы за последние годы обуяла дикая страсть к коллекционированию. Необходимо создание новых отделов, например самостоятельного отдела, который мог бы принять богатую добычу из Месопотамии, специального отдела раннехристианского и византийского искусства, отдела исламского искусства, хотя бы ради фасада замка из Мшатты. Нужен самостоятельный музей азиатского искусства, а также этнографический музей. Да и для египетских собраний уже в 1850 году, когда их поместили в Новый музей, места не хватало. Правда, египтологи еще могли быть довольны. Их удовлетворяло вновь построенное помещение для выставки размером три тысячи квадратных метров и дополнительные две тысячи квадратных метров для складов. Другие же отделы более половины своих коллекций вынуждены были хранить в кладовых.