Боги и гиганты - [135]

Такое же положение и с античными находками. В новом Пергамском музее необходимо построить по крайней мере два стеклянных двора площадью две тысячи квадратных метров только лишь для того, чтобы разместить архитектурные фрагменты, привезенные Вигандом. Но самое главное — это строительство музея древнего немецкого искусства, что стало уже национальной необходимостью. Вместо трех небольших залов и трех кладовых Музея кайзера Фридриха необходимо создать совсем новый музей, как это и положено для столицы империи, ведь даже в Нюрнберге есть Германский музей, а в Мюнхене — Национальный.

Значит, нельзя уже довольствоваться островом музеев — этого требует непрерывно поступающий новый материал. Этнографов и восточных азиатов следует куда-нибудь перевести, а наиболее важные и красивые вещи надо сконцентрировать в одном месте. Новое строительство лучше всего вести на площади между Национальной галереей, Старым и Новым музеями и Музеем кайзера Фридриха.

Как все это осуществить — один вопрос. Кто должен строить — другой. Ведь для вильгельмовского Берлина вопрос «кто» нередко бывал важнее, чем вопрос «как». Разумеется, строительство следует поручить министру строительства при дворе, имперскому придворному архитектору и действительному тайному придворному советнику по строительству, его превосходительству Эрнсту фон Ине, сказал бы кайзер, если бы его спросили (но, к счастью, он в это время путешествовал и его просто нельзя было спросить!).

Разумеется, этого нельзя поручать Ине, который не сумел справиться ни со строительством Музея кайзера Фридриха, ни с возведением Государственной библиотеки, ни с постройкой других многочисленных зданий нового кайзера, говорят про себя Боде и директора отделов. В этом вопросе у них нет разногласий.

С фасада — творение Ине, внутри — шедевры Пергама и Рембрандта — такого диссонанса не выдержал бы ни один понимающий искусство человек. Все равно как если бы хоралы Баха инструментовал Рихард Вагнер, а рисунки серебряного карандаша Дюрера Пилоти или Макарт переделали бы во фрески. Все соглашаются с кандидатурой доктора инженера Альфреда Месселя, назначенного Боде архитектором прусских музеев. Мес-сель умеет связать монументальность с простотой и успешно борется против традиционного направления в искусстве, насаждая современный стиль в многочисленных постройках города. Благодаря красноречию Боде удается добиться утверждения кайзером кандидатуры Месселя.

Итак, строительство поручают Месселю, и уже летом 1907 года он предлагает проект, в котором, кажется, учтены многочисленные пожелания всех отделов. Проект стоил ему больших трудов. Понадобилось не менее ста эскизов, ведь на отвратительном берлинском грунте следовало построить что-то не совсем обычное. Места для застройки было совсем мало, а она, кроме всего прочего, должна быть стилистически увязана с простыми благородными сооружениями Шинкеля и Штюлера, с одной стороны, и с чванливым палаццо его превосходительства фон Ине — с другой. Да еще и городская железная дорога проходит прямо по территории строительства! Наконец, удача. Мессель может предложить свой план. Новый музей чрезвычайно прост и в то же время традиционно монументален. В центре музея — зал Пергамского алтаря высотой 18 метров и площадью примерно 1700 квадратных метров. Он словно солнце, вокруг которого вращаются планеты. Справа, слева, сзади к нему примыкают залы греческой, эллинистической и римской архитектуры. От них начинаются два больших крыла, которые доходят почти до самого канала Купферграбен. Северное крыло предназначено для Немецкого музея Боде, южное — для Переднеазиатского отдела.

Мост через канал Купферграбен подходит к колоннам, связывающим оба крыла. Отсюда через открытый двор и вестибюль посетитель, не отвлекаясь и не тратя время на осмотр каких-либо других художественных произведений, сразу пройдет в центральный зал и предстанет перед алтарем.

Боде счастлив, ученые, занимающиеся Передней Азией, тоже. Только археологи — «Вечно эти археологи!» — восклицает с досадой Боде — не согласны. Ни Кекуле, ни второй директор Виннефельд, ни в данный момент отсутствующий Виганд, конечно, не будут согласны.

Дело в том, что Мессель из-за отсутствия места не хочет восстанавливать весь алтарь. Он решил реконструировать только его западный фронтон с парадной лестницей, да и его предполагал передвинуть к задней степе помещения.

«Пространственное впечатление от алтаря в зале вообще не может быть достигнуто, — совершенно справедливо аргументирует свой проект Мессель, — и было бы лучше всего северные, восточные и южные плиты фриза закрепить на одинаковой высоте на стенах зала».

Точно неизвестно, опротестовали директора этот проект, заботясь о существе дела или из-за потерянных квадратных метров. Так или иначе, но через несколько дней Кекуле и Виннефельд поняли, что лишь план Месселя может быть реальным по своим техническим возможностям. И они с ним согласились. Однако Виганд теперь уже в курсе дела и громко протестует из Малой Азии. Почему, собственно говоря? Хотя он и второй директор музея, но с резиденцией в Константинополе, и его должность не дает ему права вмешиваться во внутренние дела берлинских музеев. И все-таки, будучи одним из маститых представителей управления музеями, Виганд не пожелал соглашаться, и даже генеральный директор Боде не смог заставить его изменить свое мнение. А ведь к Боде — как об этом усиленно говорят его приспешники — его величество был настолько милостив во время случайной встречи, что шутя взял маленького директора своей сильной рукой и пронес его несколько метров. При этом Боде — подумать только! — удостоился чести положить руку на плечо кайзера.