Богатая жизнь - [54]

— Он любит поговорить, — заметила тетя Бесс, полируя нож своим фартуком.

— Да, — ответил папа, — очень похоже. Как это он оказался у миссис Роудбуш?

Вопрос вызвал у тети Бесс раздражение.

— Понятия не имею. Я-то тут при чем? Сказал, что пойдет прогуляться. Если уж говорить… — но, не договорив, она пожала плечами и с шумом швырнула нож на стол.

Когда папа повернулся ко мне, моя злость на него сразу прошла. Вид у него был, как у увядшего салата-латука, пожухлый и вялый. В глазах застыло выражение усталой горечи, а пышные волосы спутались и висели безжизненными прядями.

— Ну что, Тедди. Как ты все это перенес?

— Хорошо, — ответил я. Он улыбнулся одной из своих мимолетных улыбок, которые исчезали, еще не появившись.

— Ну и хорошо, а как в школе?

— Отлично.

— Что же, в последние дни было много волнений?

— Да.

— Он стойко все вынес, — вставила тетя Бесс. — Прямо маленький солдат.

— Да, ну что же, хорошо, — произнес он. — Солдат. Это хорошо. — Потом, заметив, что тетя Бесс накрывает на стол, добавил: — Тетя Бесс, не ставьте тарелки для Фрэнка, его гостя и меня. Мы пойдем обедать куда-нибудь. Нам надо кое-что обсудить.

Это замечание привело тетю Бесс в замешательство. Она стояла, в одной руке держа тарелку, в другой — вилку.

— Что? Вы собираетесь обедать в другом месте? Почему? Куда вы пойдете? А я-то готовила. Накрыла на стол. Куда вы пойдете? Я же уже накрыла.

— Мы пойдем перекусим где-нибудь, нам надо поговорить. Наверное, пойдем к Уиллу.

— Что? Вот как, — сказала тетя Бесс. — Вот как, — повторила она. — Ладно, хорошо, хорошо. Вам надо поговорить. Хорошо. — Она быстро собрала вилки, ножи и тарелки и ушла на кухню.

Когда мы остались одни, папа быстро взглянул на меня, потом быстро опустил глаза на пол.

— Хм-м-м, Тедди, — сказал он, прочищая горло. — Я хотел сказать, что записал тебя на футбол. Думаю, для тебя будет неплохо заняться чем-то помимо рисования. Тебе нужно движение.

Меня потрясло, что вместо того, чтобы поговорить со мной о подкидыше, о Томми, на худой конец о Силвэниесе, папа заговорил о футболе. Но, взглянув на его лицо, я промолчал. Горечь у него в глазах стала не такой жгучей, и он выжидательно смотрел на меня, надеясь, что я соглашусь. Мне не хотелось огорчать его, по крайней мере, сейчас. Я понимал, что в каком-то отношении он делает это для моей же пользы. Это принесло некоторое утешение. Я пожал плечами и сказал:

— Хорошо.

Папа с облегчением выдохнул воздух.

— Отлично. Ладно, теперь мне надо кое-чем заняться. — Он вышел наружу, чтобы поговорить с Силвэниесом.

Во время обеда Томми-Поджигатель спросил:

— Где этот монстр?

— Он с твоим папой и дядей. Они обсуждают свои дела.

Томми засмеялся.

— Дядя Фрэнк сказал, что в кино он пьет чужую кровь. Сейчас он, наверное, пьет кровь. Мне бы хотелось выпить крови. Мне нравится кровь. Она сладкая.

Тетя Бесс перестала жевать и уставилась на Томми. Вид у нее был встревоженный, хотя, по моему мнению, ей следовало радоваться, потому что Томми наконец стал говорить. После пожара он почти ничего не говорил.

— Кровь сладкая, сладкая, — продолжал Томми. — Сладкая, вкусная кровь.

Я бросил взгляд на тетю Бесс и увидел, что она застыла, не дожевав куска.

Тут зазвонил телефон и вывел ее из транса. Она встала, чтобы снять трубку. Нам опять поменяли номер. После каждой смены телефон замолкал на несколько дней, но потом каким-то таинственным образом звонки возобновлялись, но почему-то становились громче и настойчивее, как будто звонивших злил перерыв в связи. На звонки отвечала только тетя Бесс. Ей всегда было интересно, кто звонил, и она задавала вопросы и с интересом выслушивала их истории, сравнивая их несчастия с несчастиями звонивших до них.

— Алле! — сказала она. Немного послушала. — О Господи, какой ужас! Но, знаете, дорогая, у вас больше шансов самой выиграть в лотерею, чем получить хоть цент от Тео Папаса. Нет, я его тетя, но все продолжаю отрезать купоны на скидки. Что? Не слышу! Кошмар! Ну что же, удачи, надеюсь, вам удастся вызволить своих детей из Саудовской Аравии. Я буду за вас молиться. Нет. К сожалению. У меня была пекарня в Милуоки. Самое большое, что мне удавалось заработать в год, это тридцать две тысячи долларов. У меня нет денег, но я буду молиться за вас. А теперь мне надо идти. Тут еще один звонок. — Я смотрел, как она отвела трубку от уха и, прищурившись, рассматривала ее. — Тут новые гудки пошли. Как включить еще второй звонок?

— Нажми кнопку, где написано «трубка», — сказал я.

— Какую кнопку?

— Ту, что сверху.

Она нажала на нужную кнопку и проговорила:

— Алле! Что? Не слышу вас. Что? Кто? Что? Нет. Откуда? Из Габона? Я вас совсем не слышу. Перезвоните, пожалуйста. — Она повесила трубку, вернулась к столу и грузно уселась на заскрипевший стул.

— Кто это? — спросил я. Мне показалось, она сказала «Габон», но я не был уверен. Эргу был из Габона.

Она махнула рукой.

— Так, никто. Люди, — сказал она. — Все несчастные, все больные. — Она перевела глаза на Томми и вдруг спросила: — Ты зачем устроил пожар, Томми Папас? Ты хочешь свести свою тетю в могилу?

При этом вопросе я вздрогнул. Мы все как-то привыкли, что прямых вопросов Томми задавать нельзя.