Богатая жизнь - [48]

— Томми, то есть Тедди, еще одно. Это важно. — Я остановился и повернулся к нему. У него в руках была накладка, он смотрел на нее, мрачно и потерянно. Подбородок чуть подрагивал. Я подумал, не плачет ли он. — Накладка, пусть это будет нашим с тобой маленьким секретом, ладно?

— Хорошо, — согласился я и поспешил наверх.

Когда Томми вернулся от врача, тетя Бесс положила его в кровать, хотя было еще довольно рано.

— Ему что, там до восемнадцати лет оставаться? — услышал я голос дяди Фрэнка. Я пошел вниз узнать, не даст ли мне тетя Бесс кусок кекса. Но когда вошел в кухню, то увидел, как дядя Фрэнк роется в поисках вина. Я с облегчением заметил, что волосы опять были на месте, плотно и надежно уложенные, удерживаемые некой неведомой силой притяжения, которой подчиняются все парики и накладки.

— У него жар, — сказала тетя Бесс, — лоб весь горит.

— Он и себя, наверное, поджег, — невнятно пробормотал дядя Фрэнк. — Где бутылка, которую я принес на прошлой неделе? С мерло?

— Я ее выбросила.

— Ты — что сделала?

— Выбросила. Она в мусорном баке в гараже.

Дядя Фрэнк уставился на нее.

— Я так и подумал, что ты сказала именно это. — Он покачнулся. — Мне лучше пойти прилечь, — сказал он и пошел к себе. Через несколько секунд я услышал его храп, громкий, с влажными перекатами.

Тетя Бесс постояла у двери вниз и послушала, и голова у нее склонилась набок, как у малиновки.

— Отключился, — сказала она и исчезла в цокольном этаже. Через минуту вернулась, лицо выражало отвращение. — Отключился сразу же.

— Он в порядке?

— Он будет в порядке. — Она принялась вытаскивать из холодильника морковь, помидоры и сельдерей, каждые несколько секунд глубоко вздыхая. — Наш дом становится домом сумасшедших, — сказала она. — Скорее бы приезжал твой папа. Не понимаю, почему он считает, что должен работать. Это же глупо. Все это просто глупо.

Обед прошел тихо. Поскольку и Томми, и дядя Фрэнк предположительно были в бессознательном состоянии, обедали только я и тетя Бесс, а она говорила мало. Когда я спросил ее, не видела ли она в последнее время других снов, она ответила:

— Сегодня я видела во сне, что была в передаче «Цена вопроса».

— И что это значит?

— Да ничего. Эта передача мне никогда не нравилась. — И она снова принялась громко прихлебывать суп (маленькая вольность, которую позволяла себе, когда рядом не было папы; он однажды заметил ей, что окружающие — кроме него, — возможно, найдут эту привычку простонародной).

— Просто не знаю, что делать, — сказала она, прихлебнув суп особенно громко.

— Ты о дяде Фрэнке?

— Нет, о твоем брате. Его надо показать психиатру. С ним не все в порядке. Надо уничтожить это в зародыше, иначе он станет душевнобольным.

— Что значит «душевнобольным»?

Она начала объяснять, но потом передумала и махнула мне рукой:

— Давай, доедай суп.

После обеда позвонила миссис Уилкотт.

— Я только что узнала новость о твоем брате, — сказала она, когда я снял трубку. — Как он?

— Возможно, он душевнобольной, — небрежно произнес я. — И это плохо.

Тетя Бесс вырвала у меня трубку:

— Кто это? Ах, Глория! С ним все в порядке. Он приболел, но с ним все хорошо. Все в порядке. — Потом сказала мне: — Ну почему они не могут оставить нас в покое? — Она быстро закончила разговор и включила телевизор. Там ведущий напористо вещал о пожаре в школе. Вдруг экран заполнило улыбающееся лицо мистера Шона Хилла. Глаза у него были широко открыты, и внизу экрана загорелась надпись «Герой».

— Он странноватый мальчуган, — сказал мистер Шон Хилл. — Ну, знаете, как это бывает.

Телеведущий интервьюировал детского психолога из Уилтонской мемориальной больницы по поводу «синдрома внезапного богатства» и его воздействия на маленьких детей, когда зазвонил телефон. Это была миссис Роудбуш, пожелавшая узнать, когда Томми отправят в тюрьму для малолетних нимфоманов.

— Вы хотите сказать, «пироманов», — поправила ее тетя Бесс. — Он к ним не относится. — Она помолчала. — Я знаю, что ваш дом деревянный. Да, я вполне уверена, вы в безопасности. Нет, сегодня нам никто детей не подкидывал. Да, проверяла. — Она бросила трубку и затопала по кухне, как старый, грузный бык. Я побоялся, что у нее повалит дым из ушей, такой она была разъяренной. — Никаких нервов не хватит! Они считают, что можно говорить все, что угодно! Как было бы хорошо, если бы Тео переехал подальше от этих людей. Просто противно! Люди здесь такие грубые! — В полном негодовании она шумно вдохнула и выдохнула. — Я поднимусь и приму ванну. А ты присмотри за братом. И за дядей. Позови меня, если кто-то из них начнет передвигаться по дому.

Спустя несколько секунд, когда я стоял на верхней ступени, ведущей в цокольный этаж, прислушиваясь к дядиному храпу и раздумывая, можно ли мне сесть за компьютер, оставленный дядей включенным и стоявший рядом с диваном, зазвонил телефон. Я снял трубку в коридоре. Это был папа, звонивший из Атланты.

— Мне только что позвонила Глория. Тетя далеко? — Он говорил быстро и тяжело дышал.

— Она в ванне.

— Тедди, что на самом деле случилось с твоим братом?

— Он поджег школу. — Я решил, что слово «поджег» прозвучит не так угрожающе, как «пожар».