Богатая жизнь - [43]

— Тедди Папас, — сказала миссис Плэнк, повесив трубку. Она улыбнулась мне, но было видно, что ей неловко. В том, что касается жизнерадостного общения, миссис Плэнк явно не хватало практики, и, как прежде безухий Иисус, ее улыбка вызвала у меня чувство беспокойства.

— Тедди Папас, — повторила она, — как ты знаешь, в Уилтоне католиков немного. В основном здесь живут протестанты. В этом нет ничего плохого. Но средства наши невелики, и школа всегда старается найти новые источники финансирования. Многие годы нашу школу поддерживала епархия архиепископа. И нас очень взволновало то, что твой папа решил рассмотреть просьбу о покупке котла. Сейчас мисс Полк собирает более конкретную информацию, которую пошлет вам в ближайшие дни. Но пока, если бы ты смог передать ему это частное послание от меня, я была бы тебе очень признательна. — Когда она вручала мне письмо, я вдруг вспомнил обо всех других письмах от женщин и инстинктивно содрогнулся. Миссис Плэнк была слишком стара для этого.

— Итак, — сказала она, когда я положил ее конверт в карман, — как вы справляетесь со своим неожиданным богатством?

— Хорошо, — ответил я.

— Вы многое поменяли?

— Нет, — ответил я. С моей точки зрения, выигрыш еще не оказал сильного воздействия на нашу жизнь. То, что теперь с нами жили дядя Фрэнк и тетя Бесс, что миссис Уилкотт занималась сексом с папой (или, по крайней мере, старалась заняться), что теперь нас охранял Морис, не было такими уж серьезными изменениями, чтобы о них стоило говорить. Джонни Сеззаро постоянно напоминал мне, что мы пока так ничего и не купили.

— Как тебе новый телохранитель? — Она бросила быстрый взгляд в окно на Мориса, поглощенного курением трубки.

— Ему нравится курить трубку, — ответил я.

На какой-то момент губы у миссис Плэнк дернулись и поползли в сторону.

— Ладно, — сказала она. — Мы знаем, что вам было очень тяжело после смерти мамы. Конечно, мы молимся за вас. Мы все. О, — продолжала она, — я знаю, что ты получил письмо от своего друга по переписке. Что он пишет?

Я уже забыл о письме Эргу.

— Просит денег.

Лицо миссис Плэнк потемнело.

— Что он делает?

— Просит денег.

Рот миссис Плэнк застыл на полпути в сторону.

— Сколько же он просит, Тедди?

— Пять, нет, пятьдесят тысяч долларов, — сказал я. И немедленно об этом пожалел. Мне стало ясно, что она по какой-то причине недовольна мной, я испугался, что мне придется отвечать за то, чего толком не знал.

— Оно у тебя с собой? — спросила миссис Плэнк. Теперь голос у нее был низким и сдержанным. — Письмо. Могу я его видеть?

Я покопался в рюкзаке и передал ей письмо. Хотя оно и показалось мне странным, все же у меня еще не сложилось определенного мнения, и мне было интересно, что же решит миссис Плэнк. Она читала письмо, но лицо ничего не выражало. Прочитав, она положила его к себе в ящик.

— Мне бы хотелось самой заняться этим, — сказала она. — И, Тедди, если ты решишь еще раз написать этому человеку, пожалуйста, дай мне знать.

— Хорошо, — пообещал я.

На следующее утро мне послышалось, что кричит Ставрос. Его крик извлек меня из глубин сна. Сначала я в полудреме лежал в постели, прислушиваясь к его плачу. Ставрос иногда выл, когда тетя Бесс забывала накануне вечером положить ему еду в миску, поэтому я сначала не придал значения его жалобам и постарался вновь заснуть. Но вой усиливался, скоро я заметил в нем незнакомые нотки, да и ритм был необычным. Я почувствовал беспокойство и подумал, что у него, наверное, что-то болит. Вылез из постели и пошел вниз. Дом был погружен в тишину, и его вопли раздирали ее, как звонки телефона в полночь. Я пошел на вой в гостиную, потом вернулся в передний зал, и там постоял и прислушался. Звук шел снаружи. Отперев входную дверь, я медленно приоткрыл ее, ожидая, что Ставрос лежит там, на верхней ступеньке, свернувшись клубком. Но нашел младенца.

Он лежал в корзинке для пикников, туго закутанный в несколько слоев белых пеленок, как маленькая мумия. Когда я увидел крохотную ручку, выпроставшуюся из-под этой белой массы и тычущую в воздух, дыхание у меня остановилось. Раньше я никогда не видел такой маленькой ручки, ее размер и в то же время полнота деталей изумили меня.

К ручке корзины была приколота записка: «Девочка, четыре недели. Пожалуйста, любите ее».

Держа записку в руке, я посмотрел вниз на младенца. На мгновение она перестала плакать и взглянула на меня своими темными, требовательными глазенками. Затем плотно сжала веки и снова залилась плачем, ее личико стало красным и сердитым, черные волосы повлажнели и слиплись прядками. Я оглянулся в поисках того, кто оставил ее, но улица была пуста.

Я стоял на крыльце, не зная, что делать. Я был уверен — мое первое действие, каким бы оно ни было, все равно будет неверным, поэтому я смотрел на лицо девочки, сморщившееся в красный кулачок. Я перепугался, решив, что она умирает.

Наконец я осторожно взял корзину за ручку и пошел в дом. Девочка все плакала. Идя по лестнице вверх, я начал кричать тете Бесс, чтобы она скорее шла.

— Что? Что случилось? Ты заболел? — крикнула тетя Бесс из своей спальни. — Что-то не то?

— Иди сюда. Ну, пожалуйста. Скорее.