Бог-без-имени - [4]

— Хорошо, — оценил он. — Лежи пока.

— Хей… — выдавил Фьольвир. — Хейвиске.

Косматая голова с пятном лица качнулась.

— Прости, арнасон, я не знаю, о ком ты. Все вокруг мертвы.

Фьольвир зажмурился, ощущая странную отрешенность, и вновь открыл глаза. Небо заголубело. Перья облаков прихотливо тянулись к северу.

— Тогда убей и меня, — сказал Фьольвир.

Незнакомец шумно почесал голову.

— Нет, братец, ты мне нужен, — сказал он и прошелся тряпкой по лицу Фьольвира. — Тут уж извини.

Доброхот откинул волосы раненому со лба, просушил тому веки, скулы и бороду.

— Не хочу… жить, — выдохнул Фьольвир.

Незнакомец наклонился.

— Это я уже слышал. А отомстить, отомстить хочешь?

Как ни старался Фьольвир, рассмотреть черты лица своего спасителя у него снова не получилось. То ли у него было что-то не то с глазами, то ли тень на говорившего ложилась как-то не так.

— Как? — спросил он. — Ты же макафик, ты меня…

— Кто? Макафик? Макафик!

Незнакомец захохотал, хлопая себя ладонями по ляжкам. На несколько мгновений он исчез из поля зрения, но Фьольвир ловил рядом его раскатистый смех.

— Веселый ты человек, арнасон.

Отсмеявшись, незнакомец приблизился и повернул раненого на левый бок. Пальцы его стиснули кожу на месте удара мечом. Фьольвир ощутил боль, но гораздо более слабую, чем раньше.

— Быстро заживает, арнасон, — оценил незнакомец. — Так что, пожалуй, вопреки своему желанию поживешь еще. А это что?

Раздался треск штанины. Доброхот присвистнул. Фьольвир дернулся, когда правую ногу чуть выше колена пронзило огнем.

— А здесь у тебя, братец, еще одна стрела, — удивился незнакомец. — Ой, не так стрелы ловят, братец. Не так. Не собой же.

Фьольвир щелкнул зубами.

— Понял, — сказал незнакомец. — Палку дать?

— Тяни! — прохрипел Фьольвир.

— Как скажешь.

Незнакомец прижал бедро Фьольвира коленом, зацепил торчащий наконечник стрелы пальцами и дернул, заставляя древко пройти сквозь мышцы. Пок! — на грудь Фьольвиру шлепнулся обломок.

— Вот и тряпка пригодилась, — сказал незнакомец, быстро обматывая Фьольвиру ногу.

Бедру стало горячо, тепло спустилось к ступне, но скоро вновь поднялось выше колена.

— Могу тебе сказать, арнасон, — сказал доброхот, стягивая, скручивая концы повязки короткой веточкой, — что макафики сейчас, конечно, очень опасны, как любой зверинец, оставшийся без хозяина. И всякие другие твари, которые раньше находились под присмотром, тоже почувствовали свободу. Но это не так уж важно. Предоставленные самим себе люди тоже страшны. Многие хотят подняться до Йоруна, но почти всегда опускаются до Хэнсуйерно. Только и это не важно.

Незнакомец отступил, глядя на свою работу.

— А что важно? — спросил Фьольвир, получив возможность сесть.

— Ногу чувствуешь?

— До повязки.

— Хорошо. Важно то, что в преддверье мира копится изначальная тьма, и дверь, запертая Йоруном и его братьями, скоро не выдержит. А это значит, что для вахенов не будет больше преграды. Как не будет и тех, кто сможет их остановить и вернуть назад во тьму. Понимаешь? Так что для тебя, арнасон, медвежий сын, никакой смерти пока не предусмотрено. Не могу я тебе ее дать.

Незнакомец опустился на бревно рядом с Фьольвиром, ссутулился. Бледное северное солнце опрокинуло его бледную тень под ноги.

— А я что, могу сдержать вахенов? — спросил Фьольвир.

Тень качнулась, хмыкнула.

— Нет, арнасон. Тебе это не под силу.

— Зачем я тебе тогда?

— Спасти мир, — сказал незнакомец. — Кажется, многие саги прибрежного народа начинаются именно так.

— Там про могучих героев. А я полумертвый охотник одной ногой в лодке.

— Ну, значит, ты тот, кто был у меня под рукой. Других я, увы, не нашел. Само по себе это дело не легкое, а уж для меня…

— И что дальше? — спросил Фьольвир.

— Можешь встать?

— Попробую.

Незнакомец подал руку, но Фьольвир отказался от помощи. Небо поднялось вместе с ним, наклонилось, потом выцвело, словно от вспышки, под ногами неожиданно, пастью, глоткой, распахнулся залив, черная вода заглянула в душу, камешки покатились с крутого склона. Трям-бам-бам-бам.

— Тихо-тихо.

Доброхот не дал Фьольвиру соскользнуть вниз и оттащил его назад.

— Действительно, полумертвый.

— Сейчас я.

Фьольвир зажмурился и упрямо тряхнул головой. Под веками прыгнули слепящие шарики. Боль под лопаткой дернула, но мягко, чтобы не забывал. А вот красный, опухший, одевшийся крупными рубцами бок отозвался так, что Фьольвир зашипел сквозь стиснутые зубы и минут пять простоял внаклонку, ощущая под ладонью древесную кору.

— Жив? — спросил незнакомец.

— Почти.

Фьольвир выпрямился.

Не поворачивайся, шепнуло ему что-то. Лучше будет, если ты этого не увидишь. Все отправились в Тааливисто. И все. Им сейчас хорошо. А те, что лежат…

Он повернулся.

До частокола было десять шагов. До Мейвосы — два. Рыжие волосы и запекшееся со спины платье. Голая нога упиралась в землю, словно пыталась оттолкнуть лежащее тело подальше от смерти.

Песок был светлый и темный, истоптанный. У ворот лежал кто-то еще. Фьольвира замутило. Незнакомец тронул его за плечо.

— Пошли, — сказал он.

— Куда? — спросил Фьольвир.

— Надо собрать всех, арнасон, — сказал доброхот, заглядывая ему в глаза. — Не должны они так… зверю и птицам.