Бог-без-имени - [5]

— Я знаю.

— Тогда не стой.

Правая воротная створка была выломана, разбита и двумя бревенчатыми половинами лежала на земле. В тени частокола съежился мертвый мальчишка лет восьми. Полголовы — черные от крови.

— Не трогай его пока, — сказал незнакомец, когда Фьольвир наклонился к ребенку. — Берись.

Он приподнял часть створки.

— И куда? — спросил Фьольвир, вставая рядом.

Дерево царапнуло ладони.

— К общему дому, — сказал незнакомец. — Там места больше.

Вдвоем они поволокли створку вглубь поселения, как муравьи тащат добычу в муравейник. Ровный чистый след потянулся за ними по земле. Впрочем, даже в усеченном виде створка оказалась для едва оклемавшегося Фьольвира тяжела. Он выпустил ее на небольшом взгорке за домом Эртина-щитолома.

— Все.

— Что, все? — раздраженно спросил незнакомец.

— Не могу. Сейчас… Дай времени, — сказал Фьольвир.

Он присел на одно колено, отдыхая. Опять наплыл запах дыма, зыбкий, неуверенный, слабый. Поискав его источник глазами, Фьольвир так и не понял, откуда тянет. Кааряйны не стали поджигать дома: то ли еще думали вернуться и прибрать земли вместе с постройками себе, то ли не хотели, чтобы пожар выдал их набег. Опасаться им, в сущности, было некого. Ни людей поблизости, ни богов в укорот. Может, прочий лес берегли, может, просто мозгов не хватило.

Кааряйны!

Фольвир наткнулся взглядом на лежащего ничком человека в толстом шерстяном везинге и, скрипнув зубами, отвернул голову.

— Готов? — спросил незнакомец.

— Готов.

Они выволокли створку на пустое место перед общим домом, осторожно огибая мертвецов. Крючился староста Айно Хассват. Цеплялась за штанину его жена. Белела худеньким тельцем Вейлиге, сирота, отец ее утонул прошлой осенью. Личико остроносое, задумчивое. Вот и кончилось все для тебя, девочка, подумал Фьольвир.

Утоптанная земля отращивала тропки направо и налево, травяным прибоем била в стены склада и сходящихся венцами изб.

— Теперь вот что, — сказал незнакомец.

Приставив лестницу, он полез на крышу общей избы, откуда принялся дергать и скидывать вниз вязки соломы. Успокоился доброхот только тогда, когда обнажились слеги. Фьольвир безропотно сносил всю солому к створке и несколькими снопами закрыл дерево, сделав подобие лежанки.

— Хорошо, — оценил незнакомец.

— Им будет мягко, — сказал Фьольвир.

Дальше они занялись мертвецами. Старосту, его жену и Вейлиге сложили первыми, закрыв тряпками рубленые и колотые раны. Пошли по дворам, заглядывая в дома и в сараи, стараясь не пропустить ни одного укромного уголка. Фьольвир все думал, что в подпольях, на чердаках или за печкой найдет хоть одну живую душу, но все было напрасно. Мертвецы прибавлялись к мертвецам.

Дотошность кааряйнов и их жестокость не к взрослым даже, а к совсем маленьким детям заставляли Фьольвира бессильно сжимать кулаки. Он не понимал, зачем. Как будто и не люди кааряйны. Как будто не живут и жить не умеют.

Взрослых сносили вдвоем. Детей — по одному. Подбирали пальцы, руки и головы. Гора мертвецов перед общим домом росла. Малые — на стариках, сестры — на братьях, жены — с мужьями, выше, выше, выше. Фьольвиру казалось, что этой страшной работе не будет конца и края.

Они вышли за частокол и собрали свой урожай там. Мейвоса, белобрысый мальчишка, имени которого Фьольвир не смог вспомнить, Ханна Нейманен. Затем подобрали Тотверна, голову которого размозжили молотом, и Хьюлафа, утыканного стрелами, и пошли другим краем поселения, все ближе и ближе подбираясь к родительскому дому и дому самого Фьольвира. Все медленнее, все неохотнее шли ноги, все мельче становился шаг.

— Что ты? — спросил незнакомец.

— Хейвиска, — выдохнул Фьольвир.

— Мертва.

— Нет, я знаю, я не хочу… — Фьольвир замотал головой. — Не хочу помнить ее мертвой. Может, ты один…

Пальцы незнакомца вдруг вцепились ему в лицо и рывком развернули к себе.

— Как? — заорал доброхот. — Как ты будешь спасать мир, если не можешь посмотреть в глаза тому, от чего его надо спасать?

— От Хейвиски?

— От смерти, тупица!

— Все равно…

— У нас нет на нытье времени, парень!

Незнакомец потащил Фьольвира за собой, как безвольную куклу.

Дом родителей встретил их открытой дверью. Отец привалился к очагу с дубинкой в руке. Мать мечи кааряйнов нашли на лежанке — она, похоже, умерла во сне. Фьольвир вспомнил, что ей часто не здоровилось в последнее время. Все жаловалась, что стала стара. А отец подначивал, говорил, что уже засматривается на молодух. «Готовить ли лодку, Гвейла?». Мать улыбалась: «Полно тебе, Магнир». Никто из них всерьез к отцовским словам не относился.

Фьольвир накрыл родителей шерстяными одеялами. Так, в одеялах, будто спящих, он с незнакомцем и перенес их к остальным. Закидывать наверх было уже невозможно — гора мертвецов выросла на голову выше Фьольвира и казалась ненадежной. Тронь — и шесть-семь трупов, словно обрадовавшись неожиданной свободе, сползут вниз. Поэтому Магнир Маттиорайс занял место в подножье слева, а Гвейла Маттиорайс — справа. Доброхот добавил соломы и досок.

— Еще заход, — сказал он.

От старого Гайво на досках крыльца остались сгустки крови. Самого пса, уже мертвого, брезгливо отвалили к стене. Он защищал дом до последнего, но дряхлые зубы и больные лапы не выстояли против злого и острого железа.