Блокадные будни одного района Ленинграда - [14]
22 июня (время отправки не указано) 1941 г. АПУ направило в Ленинский райсовет дополнение к своему письму от 11 июня. Оно представляло собой материалы по строительству площадок под установку огневых точек МЗА: расчет конструкций под открытую площадку для установки огневой точки (на пяти страницах) и чертеж технического проекта площадки[112].
Днем ранее начальник инженерной службы 2-го корпуса ПВО полковник Михайлов 21 июня 1941 г. внес в документацию исправления. Такие, например: «За рейку заложить обойму снарядов толщиной 0,07 м», «в стенах сделать карманы для обойм из 5 снарядов», «всю площадку сдвинуть влево» [113].
Входящий номер полученного дополнения АПУ датирован в Ленинском райисполкоме 23 июня 1941 г.
В обоймы по 5 штук снаряжались патроны одноствольной малокалиберной, на 4-станинном лафете, 37-мм автоматической зенитной пушки.
Согласно «Руководству службы» орудия[114], главной его задачей определялась борьба с целями на высотах до трех километров и на дальностях до четырех километров. Орудие могло быть также использовано для стрельбы по наземным целям.
Серийное производство пушки началось в 1939 г. в Ленинграде. Открывание затвора после выстрела, подача патронов в патронник, закрывание затвора и ряд других действий осуществлялись автоматически. Ножная педаль увеличивала скорость подъемного механизма. Вручную осуществлялось наведение орудия, прицеливание, подача 8-килограммовых обойм с патронами в магазин. 732-граммовый снаряд (бронебойный или осколочный) мог поразить цель, движущуюся со скоростью до 500 км/час. Темп стрельбы равнялся 180 выстрелов в минуту. Почти все параметры движения цели определялись на глаз. Для перевода орудия из походного положения в боевое требовались усилия расчета орудия. Расчет состоял из семи человек, из них пятеро (от наводчика по азимуту до заряжающего) во время стрельбы должны находиться на платформе станка, 37-мм пушка до 1943 г. была без щитового прикрытия.
19 мая 1941 г. у учащихся 1-3-х классов ленинградских школ начались каникулы. Учащиеся других классов готовились к переходным и выпускным экзаменам.
Но никто из них не знал, что еще 11 апреля 1941 г. начальник 1-го сектора Военного отдела Ленгорздравотдела составил сводные сведения «о помещениях, предназначенных для развертывания госпиталей» по Ленинграду, Пушкину и Кронштадту. В документе перечислены 22 школы постройки 1936–1940 гг. и номера госпиталей.
И учащиеся также не знали, что уже в течение года, с весны 1940-го, составлялись и подписывались «Акты на отвод помещений» школ и детских садов. На какой срок? – «На все время войны»[115].
Какой войны – не уточнялось: наступательной или оборонительной.
Из групповых фотоснимков, сделанных незадолго до начала войны, я выбрал этот. Я знаю номер дома и улицу, где его сделали. Но не называю сознательно. Это снимок – своего рода обобщение. Я его назвал «Дети предвоенного ленинградского двора». Лица, взгляды, прически. Одежда, шапочки, бескозырки, кепки. Дворовый мяч и домашние кошки. Стена дома.
Уходя на каникулы, ученики получали задания готовиться к предстоящим лермонтовским дням в школах, приуроченным к столетию со дня гибели поэта…
Дети предвоенного ленинградского двора.
Публикуется впервые
Жили в окрестностях парка имени 1 Мая по-разному. В одиночку, «бригадами», семьями. В основном большими.
Многодетным семьям решением районного исполкома назначалось «единовременное государственное пособие».
Например, у уборщицы домохозяйства № 176, проживавшей по Нарвскому проспекту, в доме № 10, Таисии Георгиевны Костюниной (1900 г. р.), было восемь человек детей – от двух месяцев до двадцати одного года. 10 мая 1941 г. ей назначили пособие – 2 тыс. руб., до достижения восьмым по счету ребенком пятилетнего возраста[116].
Все дети Т.Г. Костюниной проживали с матерью, за исключением Владимира Павловича, находившегося в рядах РККА, и Николая Павловича, «находящегося в гор. Ирбит Свердловской области – лагерь НКВД»[117]. В качестве кого, в решении райисполкома не указано. По аналогичным «адресам» в материалах уже военного времени, он был заключенным[118].
Жили в коммунальных квартирах, общежитиях, на съемных «квадратных метрах». Возьмем, для примера, два двухэтажных бревенчатых жилых дома, располагавшихся по адресам: Промышленный пер., 18 и ул. Калинина, 48. На начало декабря 1941 г. состояние этих домов райисполкомом оценивалось так.
Первый адрес. Строение «ветхое с износом до 70 %, стены деформированы, нижние венцы сгнили дымовые стояки имеют отклонение от вертикали, полы I этажа гнилые, перекрытие имеет перегиб…». Дом признан непригодным «к использованию [в] дальнейшем под жилье».
Второй адрес. «Строение с изношенностью до 62 % [венцы сгнили, стены имеют неравномерную осадку и продухи, полы первого этажа гнилые], под жилье в дальнейшем дом не пригоден, восстановление нецелесообразно»[119].
Кто-то жил еще с предыдущего века, кто-то поселился «за Нарвской заставой» за несколько лет до войны.
Старший политрук Е.И. Давыдов. Фото 1937 г.
Публикуется впервые
Юрий Ефимович Давыдов вспоминает:
«Всю свою жизнь, включая годы блокады, до дня сегодняшнего я прожил на Нарвском проспекте, в доме № 9.
