BLOGS - [18]
- А-а, у меня ещё капюшон есть. А ты не стесняйся, я ж не вшивый, - мужик щериться своим щербатым ртом. - Увольняйтесь нахер с такой работы. Здесь и сто тысяч не зарплата. Здоровье дороже.
«Пока-пока... Спасибо, девчонки. Не умирайте...»
Хорошие у нас люди. Только вагон вот 13... и 12, и 14... Их много. И вагонов, и хороших людей.
2010 год
БЕЛЫЙ ВСАДНИК
В сердце моего отца отношение к Богу было особым, мне не совсем понятным. В церковь он не ходил, попам не верил, но к вере в Бога своей мамы, моей бабушки, всегда относился с пониманием. Жестокое и яркое впечатление оставили в его памяти погромы в церквях, которые ему довелось видеть в детстве - в начале тридцатых годов прошлого столетия. Наверное, поэтому он всегда сочувствовал верующим.
Бывало, отец в раздражении ругнётся или скажет осуждающе, а потом, встрепенувшись, перекрестится: «Хай Бог мне простит!..» Малоросский говор так и оставался в его речи до смерти - «Хай Бог меня простит» - словно чувствовал он за собой Божье всевидящее око.
Три ранения и контузию получил отец на Великой Отечественной войне. Все три ранения и контузия произошли с ним во время Великого поста, в промежутке между 29 марта и 13 апреля (в 1942, в 1943 и в 1944 годах). Перед всеми тремя ранениями, по его рассказам, ему снился белый голубь. Каждый раз этого голубя кто-то расстреливал в небе.
Суеверным отец не был - это точно. Но во сны, в пророчества, в силу проклятий и в чёрный сглаз ему поверить пришлось: «Совпадений случалось слишком много», - пояснял и, немного смущаясь, оправдывался он.
Родом отец мой из Запорожской области Украины, из курортного портового города Бердянск. «Приехал вот на Север, чтобы помочь матери дом построить. Приехал на четыре месяца, а живу уже сорок лет», - посмеивался он. Понравился ему таёжный край. Особенно понравились люди - простотой и бескорыстием. Маму мою здесь встретил.
Года за два до моего рождения случилась с отцом одна странная, потрясшая его до глубины души, история. Случай этот из тех, которые напоминают человеку, сколь близок Бог...
В десятке километров от Базы Кылтово в конце пятидесятых годов была ещё жива деревенька Выльордым. Отец охотился недалеко от неё. «Был конец февраля, - вспоминал он. -Только-только утихомирились морозы и успокоились метели. Погожим деньком... Помню, вёдро было, ясненько так... Сделал я круголя - дугу этак вёрст на восемь недалеко от Выльор-дыма. На широких лыжах, с псом - Жук у меня был - прошли мы дюжа удачно. Тогда конечно, дичи поболе было, веселей охотка-то была. За полдня я настрелял четырёх куропаток, одну тетёрку и ещё, помню, досадно промахнулся по лисе. Совсем ведь рядом рыжая выскочила, а я что-то засуетился... В общем, не для меня оказался воротник. Промазал».
А денёк был сказочный - мягкий, солнечный. Отцу тайга казалась просто красивым праздничным парком. Разве что музыка не играет.
Но зимнее ненастье случается ещё неожиданней, чем налетающая летняя гроза. За один час лёгкий мороз набрал крепость и стал грозным. Побелели стволы ружья. Снег перестал быть пушистым и стал звенеть под лыжей, как стекло. Тяжело ухали прихваченные стужей деревья. Всё говорило - ночь будет лютой.
Отец понимал, что по сделанной им дуге легче выйти на Базу Кылтово. «Черти меня понесли поперёк, - вспоминал отец. - Здравому смыслу вопреки я решил выйти на Выльордым».
Скатываясь с небольшого, поросшего кустарником холма, отец и не подозревал, что это не холм, а берег широкого, заметённого снегом, ручья. И - надо же было такому случиться! -батя вылетел прямо на снежный козырёк, под которым ручей оказался открытым. То ли толстый слой снега не дал ручью замёрзнуть, то ли близкий родник поддерживал его незамерзающей водой. Одна лыжа оказалась просто подмоченной, но вот другой ногой мой родитель провалился в воду чуть ли не до колена.
- Вот этой ногой, - показывал отец раненую на войне ногу с широким плёночным рубцом. С мокрыми лыжами по лесу не походишь. Шлёпал теперь батенька еле-еле. Как утёнок. Как тюлень по асфальту... А мороз крепчал. Отец тешил себя надеждой, что до сумерек всё-таки к Выльордыму дошлёпает. Но всё оказалось серьёзнее...
«Низовой ледяной ветер просто костенил мою ногу. Я стал падать, - вспоминал отец. - Стал падать, теперь сырели руки. Пытался вытащить пустой патрон из ствола, хотел заменить на картечь, а руки-то почти не слушаются. Не то чтобы страх появился, но я сразу всерьёз забеспокоился. По моим предположениям, до Выльордыма должно быть не более двух вёрст. Но они казались теперь далью дальней. Я уже падал через два шага на третий...»
Самое плохое, отчего упало настроение, - убежал Жук. Это было похоже на предательство. Но Жук никогда не бросал отца. И даже несколько лет спустя после этой истории Жук погибнет в схватке с медведем. Но почему убежал Жук? Что было в мыслях собаки? Какое предчувствие или какая надежда? Может быть, он побежал за людьми?
Но в тот момент отцу моему показалось, что всё - он брошен, и нет никого рядом, кричи-не кричи...
Отец эту историю на моей памяти рассказывал всего два раза. Один раз в какой-то праздничной компании, среди таких же любителей-охотников, а второй раз - незадолго до смерти. Тогда он видел уже, как возрождаются в России храмы. Присматривался к тому, как меняюсь и не меняюсь я - ставший верующим человеком. Сам отец внешне будто не менялся. Однако многое в жизни своей переосмысливал, вспоминал, заново оценивал события и людей. Тот случай на охоте возле деревеньки Выльордым, видимо, переоценивал тоже.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.