BLOGS - [16]
Холодина была градусов за двадцать. Но всё время раздавалось: «Быстрей-быстрей, к юбилею». Несколько вечеров кряду мы не уходили домой до 11-12 часов ночи. Приедет парторг вечером, привезёт сумку бутербродов: «Ай, молодцы, девочки, давайте ещё поднажмём!» Мы работали воодушевлённые, с песнями, с чувством, что делаем очень важную для страны работу. Идея, как говорится, была! Так сейчас никто не работает» .
При этом у неё... не было квартиры. У женщины, построившей и отделавшей квартиры в сотнях домов Сыктывкара, не было своего жилья! Очередь Иноземцевой уходила то в пользу молодой семьи, то в пользу ветерана (а их становилось всё больше), то ей самой было неловко тревожить высокое начальство. О Галине всё время забывали, а она всё ждала, думая, что вышла какая-то ошибка. Ведь у нас всё во имя человека. А она кто?
Жила с мамой в двух комнатах в общежитии. С горечью смотрела на новые нравы. Те, кто больше других кричал «быстрей-быстрей», уже шумели: «Ускорение! Демократизация!..»
В середине 90-х вышла на пенсию. Однажды Галину увидели в Вознесенском храме в Кируле. Она бы, наверное, смогла пережить то, что преданы оказались идеалы её юности. То, что её использовали, обманули. Образовавшаяся пустота, которая саднила, надрывала сердце медленно, робко начала заполняться новой верой. Но...
Мама Г алины пережила свою дочь. Она вроде бы сильно болела, была лежачей. И Галина каждую свободную минуту бежала домой, чтобы накормить её, поменять бельё, поговорить, утешить. Однажды вернулась с полпути домой, что-то забыла, и увидела, что мама... поёт на кухне, возится с кошкой, в комнате пахнет яичницей. Галя ахнула - чудо какое-то! «Мама! Как же ты встала?» Галина была готова поверить в чудо своих молитв к Господу. Но чуда не было. Мать, застигнутая врасплох в связи с симуляцией, зло и в полноте сил огрызнулась: «Ты должна за мной ухаживать. На то ты и дочь! Я заслужила это...»
Галина Иноземцева села в кресло и умерла.
Человек может потерять веру в идеи. Но не в людей. Иноземцева. Фамилия человека, который жил на иной земле. Не в Царствии Небесном, но на земле, где есть верность, любовь, братство. Иная земля - Иноземцева. Землю обетованную искавшая...
2001 год
ЧЁРНЫЕ ТУМАНЫ
Почему люди иногда завидуют мёртвым - хорошо, мол, умер, спокойно? Может быть, это в людях от осознанности неизбежности, и каждый думает: а как уйду я? На самом деле, спокойствие вовсе не показатель, оно бывает разным.
Вспоминается в связи с этим одна история.
Арсений Павлович, бакенщик из деревушки, в которой жила моя бабка, умер тоже спокойно. Завидовали ему деревенские старики. Пошёл он лодочный мотор разбирать. Разобрал, а как собрать - навечно задумался, сидя на крыльце бакенной избушки у реки. Только табачная трубка из руки выпала.
Я шёл в хвосте небольшой похоронной процессии. Среди провожающих старика «на гору» - высокий кладбищенский, подмытый талыми весенними водами берег - брели, в основном, одни старики. В машине рядом с гробом сидели дети Арсения и внучок - городской школьник, ровесник моему сыну. Рядом со мной пожилые женщины в чёрном, с красными от слёз глазами, вспоминали всё, какой он был хороший старик. Даже убрался, мол, почти сразу за своей старухой Аглаей -любил, стало быть, коль так - сразу за ней.
Осенний дождь развозил дорожную хлябь, рябил серым унылым небом. На душе было пусто и как-то даже неловко из-за того, что я не сожалею, не переживаю. Пусто - и всё: ни жалости к деду Арсению, ни попыток вспомнить что-нибудь хорошее. Но и злости или обиды какой-нибудь не было ведь тоже. Хотя раньше была... Даже больше, чем злость.
Я возненавидел Арсения в солнечный, ослепительно солнечный знойный день. Стоял конец июля. Сенокос. Жара. Травы вяли. Воздух пропитан морёной землёй. Все взрослые, кто мог ходить, даже расфуфыренные, приехавшие из города «дачники», отдыхающие обычно на пляжах, - все вышли на сенокос. Было ясно, что грянет гроза и что такая жара уже не для отдыха... Совхозное начальство просило, ездило по деревням -страда сенокосная. День год кормит.
В деревне остались мы - дети не старше десяти лет и совсем древние старухи. Остался ещё и Арсений. Ему, бакенщику, нужно было встречать танкеры, которые шли в верховья Выми, на Елву, с бензином и соляркой для лесников Мещуры и Пывы.
Мы, дети, играли в опустевшей деревне, чувствуя беспри-глядную свободу. Играли, кажется, в войну. Ополоумевшие собаки валялись в томной тени, табун лошадей за околицей плыл в мареве солнца и в шелках молочного овсового поля. Жара -слово и крик сохнут на лету и сыплются шорохом на землю.
Гул неожиданно распластавшегося в галопе табуна показался близким громом грозы. Хвосты и гривы от бешеного скача не успевали опускаться. Первобытный ужас несли кони в распятых солнцем глазах.
Рискуя быть смятой, падая, завопила старуха у колодезного журавля:
- Леша-ак! Береги-ись!
Казалось, кони сошли от жары с ума. Они крушили изгороди, метались между избами деревни. Сатанели кобылы, растерявшие жеребят. Собаки жались от коней к стенам изб и хрипели сорванными от лая глотками.
Мы испуганно смотрели из-за недостроенного сруба баньки на старуху, которую кони не растоптали только чудом, на лошадей, на собак и ничего не могли понять. И тут кто-то крикнул:
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.