Близость - [99]

Поначалу меня удерживал страх и стыд. А теперь мать. Как только мне полегчало, она вновь сделалась раздражительной и брюзгливой. На следующий день после визита врача она пришла посидеть со мной и при виде Вайгерс, принесшей мне горячую грелку на живот, покачала головой и проворчала:

– Была б ты замужем, не знала бы женских немочей.

Вчера мать пронаблюдала за моим купанием, но одеться после ванны не позволила – велела надеть ночную сорочку и оставаться в постели. Потом Вайгерс вынесла из гардеробной прогулочное платье, в котором я всегда ездила в Миллбанк. Оно лежало там с вечера званого ужина, брошенное и забытое, и служанка решила, что его следует почистить. Увидев перепачканное известкой платье, я живо вспомнила мисс Брюер, сползающую по стене на пол. Мать коротко взглянула на меня, потом кивнула Вайгерс и велела платье вычистить да убрать подальше. А когда я запротестовала, мол, не надо никуда убирать, оно понадобится мне для поездок в Миллбанк, мать так и вскинулась: да в своем ли я уме? какие еще поездки, после всего-то случившегося?

Затем она сказала служанке, уже несколько спокойнее:

– Возьми платье и ступай прочь.

Вайгерс бросила на меня быстрый взгляд и вышла. По лестнице застучали ее торопливые шаги.

Мы с матерью в очередной раз вступили в утомительный спор.

– Я не позволю тебе ездить в Миллбанк, поскольку визиты туда вредят твоему здоровью, – заявила мать.

Я сказала, что она не может запретить мне поступать сообразно моим желаниям.

– Тебя должно удерживать собственное чувство приличия, – ответила мать. – И преданность своей матери!

– В моих визитах нет ничего неприличного и ничего предательского, – возразила я. – О чем ты вообще говоришь?

А разве не предательски я поступила, опозорив ее на званом ужине перед мисс Палмер и мистером Дансом? – возмущенно осведомилась мать. Она всегда знала, чем кончатся для меня визиты в Миллбанк, и вот теперь доктор Эш подтвердил: из-за них ко мне опять вернулась болезнь, от которой я только-только начала оправляться. У меня стало слишком много свободы, а она пагубна для человека с моим характером. Я чересчур впечатлительна, общение с грубыми арестантками дурно на меня влияет, заставляет забывать о приличиях. У меня слишком много свободного времени, чтобы предаваться разным нелепым фантазиям… и так далее и тому подобное.

– Мистер Шиллитоу прислал записку, в которой справляется о твоем здоровье, – под конец сообщила она.

Оказывается, письмо пришло на другой день после моего визита. Она сама на него ответит, сказала мать, напишет, что я очень больна и вынуждена прекратить посещения тюрьмы.

Спор с матерью совсем меня обессилил, но последнее ее заявление вызвало неожиданный прилив ярости. «Да будь ты неладна, сука!» – подумала я, и злобные слова прозвучали в моей голове совершенно отчетливо, будто произнесенные каким-то вторым, потайным ртом. Они раздались так ясно, что я вздрогнула, испугавшись, что и мать тоже услышала. Но она просто повернулась и направилась к двери – твердой и решительной поступью, при виде которой я тотчас поняла, как мне следует себя вести. Вытерев губы платочком, я поспешно сказала, что ей нет необходимости утруждаться, я сама напишу мистеру Шиллитоу, прямо сейчас. Она права. Я прекращу поездки в Миллбанк.

Я старалась не встречаться с ней взглядом, и мать, очевидно, сочла это признаком стыда и раскаяния; она снова подошла ко мне и положила ладонь на мою щеку:

– Я всего лишь забочусь о твоем здоровье, Маргарет.

Ощутив холодное прикосновение ее колец, я вдруг вспомнила, как она пришла ко мне, когда меня вернули к жизни после попытки отравления. В черном платье, с неприбранными волосами, она припала головой к моей груди и вымочила слезами мою ночную сорочку.

Теперь мать подала мне бумагу и ручку, а сама встала в изножье кровати, выжидательно на меня глядя. Я начала писать:

Селина Доус

Селина Доус

Селина Доус

Селина Доус…

С минуту понаблюдав за мной, водящей пером по бумаге, мать удалилась. Я тотчас же встала и сожгла листок в камине.

Затем вызвала звонком Вайгерс и сказала, что вышло недоразумение: платье нужно почистить, но никуда не убирать, а вернуть мне позже, когда моей матери не будет дома; ни миссис Прайер, ни Эллис знать про платье не обязательно.

Потом я спросила, есть ли у нее письма, которые нужно отправить, и Вайгерс кивнула: да, есть одно. Тогда я велела сейчас же сбегать к почтовому ящику, а если кто спросит – сказать, что она исполняет мое поручение. Неловко потупившись, Вайгерс сделала книксен.

Это было вчера. Позже пришла мать и снова положила ладонь на мою щеку, но я притворилась спящей и глаз не открыла.

Сейчас к дому с грохотом подкатил экипаж: миссис Уоллес заехала за матерью по пути на концерт. Мать наверняка вот-вот явится, чтобы дать мне лекарство перед уходом.

Ездила в Миллбанк, видела Селину. Теперь все переменилось.

Разумеется, там меня ждали. Во всяком случае, привратник встретил меня значительным взглядом, а у входа в женский корпус поджидала матрона, которая сразу же проводила меня в кабинет мисс Хэксби, где уже находились мистер Шиллитоу и мисс Ридли. Все было как в день нашей первой ознакомительной беседы – сейчас мне кажется, что она происходила в какой-то другой жизни, хотя днем так не казалось. Тем не менее я тотчас почувствовала перемену по сравнению с прошлым разом: мисс Хэксби совсем не улыбалась и даже мистер Шиллитоу выглядел мрачноватым.