Близость - [104]

Сердце мое неистово колотилось. Оно тяжело толкалось в грудь там, где прежде висел медальон. Оно стучало молотом, било болью.

– Вы говорите, что я подобна вам, – сказала я. – Что мое тело все равно что ваше и я сотворена из сияющей материи. Должно быть, вы никогда на меня толком не смотрели…

– Я смотрела на вас, – тихо ответила она. – Но не думаете же вы, что я смотрю на вас их глазами? Полагаете, я не видела вас, когда вы снимали свое тесное серое платье, распускали волосы и лежали в темноте, молочно-белая?.. Неужели вы думаете, – после долгой паузы спросила Селина, – что я такая же, как она, которая предпочла вам вашего брата?

И тогда я поняла. Поняла, что все сказанное ею сейчас и вообще когда-либо – правда. Я расплакалась. Я стояла и плакала, дрожа всем телом, но Селина не попыталась меня успокоить. Она просто кивнула, не сводя с меня пристальных глаз, и сказала:

– Теперь вы понимаете. Теперь вы знаете, почему нам недостаточно быть всего лишь осторожными, всего лишь хитрыми. Теперь вы знаете, почему вас влечет ко мне – почему и зачем ваше тело тянется к моему. Дайте ему волю, Аврора. Пускай оно приблизится, пускай придет ко мне…

Селина понизила голос и заговорила медленным страстным шепотом, от которого лауданум, растворенный в моей крови, бешено запульсировал в жилах. Я ощутила властную притягательную силу, от нее исходящую, которая объяла меня и повлекла сквозь насыщенный пакляной пылью воздух к ее шепчущим губам. Я схватилась за стену, но рука скользила по сырой известке; тогда я прислонилась к стене, но она словно проваливалась подо мной. Мне показалось, я вся растягиваюсь, раздуваюсь – лицо разбухало над воротником, пальцы разбухали в перчатках…

Я посмотрела на свои руки. Селина сказала, это ее руки, но они были огромные и чужие. Я ощущала поверхность ладоней, ощущала все борозды и линии на них.

Я почувствовала, как руки твердеют и становятся ломкими.

А потом размягчаются и начинают плавиться.

И тогда я поняла, чьи это руки. Нет, не Селинины. Это его руки – с них были сняты восковые слепки, они по ночам проникали к ней в камеру и оставляли следы. Это мои руки – и одновременно руки Питера Квика! Мне сделалось страшно.

– Нет, ни за что! Нет, я не пойду на такое! – со всей возможной твердостью произнесла я – и жуткое распирающее ощущение вмиг исчезло.

Я шагнула вбок и положила руку на дверь. Теперь это была моя, только моя рука в черной шелковой перчатке.

– Аврора… – начала Селина, но я ее оборвала:

– Не называйте меня так, это не мое имя! И никогда, никогда моим не было! – Я постучала кулаком в дверь и крикнула: – Миссис Притти! Миссис Притти! – Потом обернулась.

Лицо Селины шло красными пятнами, как от пощечины. Она стояла словно окаменев, потрясенная и несчастная. А мгновение спустя заплакала.

– Мы найдем другой способ, – сказала я, но она помотала головой и прошептала:

– Разве вы не понимаете? Разве не понимаете, что другого способа нет? – В уголке ее глаза набухла очередная слезинка, задрожала и скатилась по щеке, мутнея от пакляной пыли.

Тут дверь отворилась, и миссис Притти кивком пригласила меня проследовать в коридор. Я вышла из камеры не оглядываясь, ибо знала: стоит только оглянуться и слезы Селины, ее бедное лицо с синяком и мое собственное страстное желание безудержно повлекут меня обратно к ней – и тогда все пропало. Я уходила от запертой двери ее камеры, как человек, терзаемый жестокой пыткой, с заткнутым кляпом ртом, подгоняемый стрекалами, сдирающими кожу до мяса.

Миссис Притти дошла со мной до башенной лестницы и там меня оставила, полагая, что вниз я спущусь сама. Но я спускаться не стала. Остановилась в тени лестничной площадки, прижалась щекой к прохладной белой стене – и не шевелилась, пока надо мной не раздались шаги. Подумав, что идет мисс Ридли, я быстро повернулась и вытерла щеку на случай, если на ней остались слезы или следы извести. Шаги приближались.

Это оказалась не мисс Ридли, а миссис Джелф.

Увидев меня, она удивленно моргнула и сказала, что услышала какой-то шорох на лестнице, ну и решила посмотреть. Когда я сообщила, что иду от Селины Доус, она заметно вздрогнула. Вид у нее был несчастный, почти как у меня.

– В моем блоке многое переменилось после того, как Доус забрали, – сказала миссис Джелф. – Всех арестанток «звездочного» разряда отправили в Фулэм, а в их камерах поместили новых заключенных, некоторых я вообще не знаю. И Эллен Пауэр… Эллен Пауэр тоже нас покинула.

– Покинула? – тупо переспросила я. – Ну, по крайней мере за нее я рада. Все-таки в Фулэме обращение помягче.

Однако после моих слов вид у миссис Джелф сделался совсем горестный.

– Пауэр не в Фулэме, мисс, – тяжело вздохнула она. – Ну да, вы же не знаете…

Ей печально сообщать мне такую новость, но пять дней назад Пауэр все-таки положили в лазарет, и там она умерла – внучка приезжала забрать тело. Все добрые старания миссис Джелф пропали впустую, а за красную фланельку, обнаруженную под платьем Пауэр, она получила строгий выговор, и в наказание у нее вычтут часть жалованья.

Я слушала, онемев от ужаса.

– О господи, – наконец проговорила я, – как же мы все это терпим? Как будем терпеть дальше? – (Еще четыре года, я имела в виду.)