«Ближние люди» первых Романовых - [86]

Видеть унижение своего господина свободой поведения и высказываний протопопа Аввакума слуге Матвееву было невыносимо. И он сбивался на привычный окрик, хорошо умея расправляться с противниками царя, «а иное приграживал». «А я в те поры смеюся», — говорил на это протопоп Аввакум…[264]

В Малороссийском приказе

Возвращение к малороссийским делам в памяти Артамона Матвеева позднее соединилось с окончанием дел церковного собора. Он писал в своей челобитной:

«Я ж, холоп твой, взят у Святейших Вселенских Патриархов и послан был на раду в Глухов, с Боярином и Воеводою, с Князь Григорьем Григорьевичем Ромодановским»[265].

Однако эта фраза всего лишь передает последовательность событий, между которыми пропущены значительные перемены в политике, связанные с Украиной, восставшей против царя Алексея Михайловича в 1668 году, и «успокоенной» на Глуховской раде 3–6 марта 1669 года[266].

Вселенские патриархи покинули Москву в разное время и разными дорогами. Первым из столицы «водным путем» в Астрахань убыл антиохийский патриарх Макарий, его торжественные проводы состоялись 6 июня 1668 года в Успенском соборе в Кремле. Артамон Матвеев специально ездил прощаться с ним в Симонов монастырь. Вместе со стольником князем Василием Васильевичем Голицыным (в будущем знаменитым боярином и «ближним человеком» правительницы царевны Софьи) они передали поздравление и «именинный пирог», а также организовали праздничный «стол» по случаю именин царевича Федора Алексеевича. Другой стольник, князь Петр Иванович Прозоровский, вместе с которым Артамон Матвеев был назначен на службу от времени встречи вселенских патриархов в Москве, продолжил исполнять свои церемониальные обязанности и провожал патриарха Макария в его путешествии из столицы через Переславль-Рязанский, Нижний Новгород, Казань и другие города.

Отъезд александрийского патриарха Паисия задержался. Он пробыл в Москве много дольше и выехал в обратный путь «сухим путем» через Малороссию в Яссы вместе с диаконом Мелетием Греком после 20 февраля 1669 года. В это время Артамон Матвеев и должен был переключиться на хорошо ему знакомое направление политики, связанное с «черкасами» Войска Запорожского[267].

Окончание тринадцатилетней Русско-польской войны, завершившейся заключением Андрусовского перемирия 20 января 1667 года, принесло не только долгожданный мир с Речью Посполитой, но и новые проблемы. Казаки Войска Запорожского были недовольны заключением договора без их участия. Недовольство нарастало давно, во многом оно было вызвано позицией окольничего Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, заключавшего мир в Андрусове. Он невысоко оценивал значение союза с казаками, отдавая предпочтение договорам с Речью Посполитой и Швецией. «Польский» разворот позволил говорить о новом союзе двух стран в борьбе с турецким султаном и Крымом. Воспользовавшись присутствием в Москве вселенских патриархов, король Ян Казимир стал предлагать царю Алексею Михайловичу сближение католической и православной церквей в интересах всего христианского мира, стоявшего на пороге войны с Турцией. Не без связи с этим письмом состоялся отъезд из столицы антиохийского патриарха Макария. Но «восточный» разворот в московской политике не означал тогда готовности принять идею, хоть в какой-то мере напоминавшую унию христианских церквей.

Пока Ордин-Нащокин был в силе и пользовался неограниченным доверием царя Алексея Михайловича, все его критики должны были замолчать. Однако следствием предпочтения, отданного царем Ордину-Нащокину, стало напряжение в его отношениях с давно стоявшим во главе Посольского приказа думным дьяком Алмазом Ивановым. Время от времени столкновения между ними в Боярской думе становились публичными. Шведский резидент в Москве Иоганн фон Лилиенталь узнал о разногласиях между Ординым-Нащокиным и Алмазом Ивановым при обсуждении в Думе перемирия с Речью Посполитой. Дошло до того, что один называл другого «изменником», а другой — «мужиком». У Ордина-Нащокина была более взвешенная позиция на переговорах, не имевшая ничего общего с прямолинейным давлением на дипломатического партнера. Пока одни, в том числе Алмаз Иванов, защищали достигнутое войной, Ордин-Нащокин думал, как использовать необходимое мирное время для будущих выгод Великой России (он одним из первых утвердил это понятие в политическом языке). Дела на Украине, к налаживанию которых столько сил приложили Алмаз Иванов и Артамон Матвеев, Ордину-Нащокину только мешали.

В Андрусовском мирном договоре об «украинских казаках» или «украинских тамошних людях» говорилось невнятно. Россия и Речь Посполитая договаривались, как они будут действовать в случае начала войны с крымским ханом, говоря о размещении на Украине польского, литовского или царского войска. А ведь в Андрусове обсуждалась еще и судьба Киева! Царь Алексей Михайлович много раз говорил о необходимости удержать Киев «с здешнюю заднепрскою стороною» и в последнем наказе послу Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину писал перед заключением перемирия: «Одноконечно Киеву и здешней стороне в устпуку не быть». Вопрос о принадлежности Киева пришлось в итоге отложить в расчете на будущие переговоры о союзе в войне с турецким султаном. Казаков Войска Запорожского только известили почетным, с точки зрения царских дипломатов, посольством. Такого удара по своим вольностям в «земле казаков» не стерпели, считая, что их предали и за их спиной хотят договориться с Речью Посполитой о возвращении к прежним порядкам.