Блаженные времена, хрупкий мир - [28]

Это путешествие неизбежно должно было обернуться катастрофой. Как и любое путешествие, Лео был убежден в этом. Все вокруг незнакомо, все стоит денег, которых у тебя нет. В голове не рождается ни одной разумной мысли, потому что ты непрерывно вынужден заниматься вещами, с которыми дома давно все ясно, например, где жить. Зато ты получаешь впечатления, которые тут же забываются или, во всяком случае, путаются, потому что ты ничем не связан с тем, что ты видишь, тебе нет до этого никакого дела, и поэтому никогда по-настоящему ничего во всем этом не поймешь. Лео решил, что позже, когда им придется скучать вместе в какой-нибудь кофейне, он скажет: все, что встречается в других странах, можно описать с помощью одной фразы: этого я еще никогда не видел. Притом это ничем не отличается от того, что ты никогда не видел где-нибудь в другом месте, да и никогда не увидишь.

Это рассердит Юдифь, которая непременно хотела совершить это путешествие, а Лукасу будет что взять на заметку.

Когда им удалось найти пансион, который был так же дешев, как и выглядел, выяснилось, что там имелось всего два одноместных номера, причем одноместные номера стоили почти столько же, сколько двухместные. Лео, который при скудной ежемесячной помощи, назначенной ему родителями, вынужден был экономить на всем, предложил взять отдельный номер для Юдифи, а им с Лукасом поселиться в двухместном. Это должно было обойтись им дешевле, тем более, что одноместных номеров на всех них не хватало. Юдифь рассмеялась и сказала, что ей не нужен одноместный номер, она может устроиться на ночлег прямо перед дверью двухместного номера и охранять мужчин, чтобы им никто не докучал. Лукас обнял Юдифь за плечи и сказал, что он, как кавалер, никогда этого не допустит, пусть лучше Юдифь поселится в одной комнате с ним, а Лео займет одноместный. Нет, ни в коем случае, испуганно сказал Лео, решив, что Лукас предлагает это всерьез, я ведь подумал только, что это стоит почти столько же, и можно было бы…

Ну ладно, я в любом случае занимаю двухместный номер, сказала Юдифь, разницы в цене почти никакой, а я предпочитаю, чтобы места было побольше.

В конце концов каждый занял по двухместному номеру. Было решено лишь немного отдохнуть с дороги, чуть-чуть отдышаться после поисков жилья и привести себя в порядок. В два часа дня договорились встретиться внизу, чтобы отправиться на первую прогулку по городу.

Лео был совершенно сбит с толку, он лежал теперь в своем двухместном номере и кипел от негодования, глядя на вторую, абсолютно лишнюю здесь кровать, отделенную от его кровати тумбочкой. Он подсчитал, сколько ему пришлось лишнего заплатить за три дня — за эту вот кровать, на которой лежала его дорожная сумка, чтобы задать себе, наконец, вопрос, зачем он здесь вообще оказался. Кровать под ним провисала, как гамак. Шкаф был из пластика и закрывался на молнию. Когда Лео открыл его, изнутри запахло рвотой. Стены покрыты были трещинами, напоминавшими письмена, значения которых он не понимал. Иероглифы, которые, возможно, предупреждали его о чем-то, но он ничего не понимал, или высмеивали его, а он не знал, каким образом. Сквозь закрытые окна доносились крики и смех на площади. Местные, подумал Лео. Как бы он сейчас хотел быть одним из них, одним из тех, кому все здесь знакомо. Так нет же, он должен непременно оказаться в таком месте, где ему нечего делать, лежать на кровати в комнате, где ему нечего делать. А какой во всем этом смысл? Если бы все люди были так же сумасбродны, как Юдифь, тогда те, кто сейчас кричит там внизу, были бы сейчас в Вене, точно так же, как они — он, Юдифь и Лукас — здесь, в Венеции. Он достал из сумки «Феноменологию» Гегеля и принялся читать.

Ровно в два часа Лео был внизу. Лукас пришел на четверть часа позже, а когда явилась Юдифь, было уже почти полтретьего. Лео, до сих пор находившийся в состоянии полной апатии, ощутил ненависть, когда она наконец появилась, радостная, оживленная, свежая после душа, и все-то ей было известно: у нее оказался путеводитель, план города, и она точно знала, куда им сейчас нужно идти, что они хотят посмотреть, и где какие чудеса выставлены на всеобщее обозрение. И — Лео просто глаз не мог отвести — настолько она была прекрасна. У него слов не было — потому что он по возможности старался избегать слов, которые звучали пошло. Нет, он ненавидел Лукаса, а не Юдифь, ненавидел просто потому, что он был здесь вместе с ними, как прекрасно и вдохновенно было бы, если бы они с Юдифью были здесь вдвоем, а все принимали бы их за влюбленную парочку. Может быть, если бы не было Лукаса, можно было бы снять один двухместный номер на двоих.

Во время прогулки Лео неожиданно ощутил волнение, какого никак не ожидал. Краски, запахи, голоса, все это, казалось, переливалось на солнце, совсем иначе, чем в Вене, это напомнило ему счастливые дни в Бразилии, хотя Венеция не стала ему от этого ближе. Но чувство было именно такое: близость, которую он, именно он, вдруг ощутил к этому чужому городу. Он внезапно почувствовал, что это путешествие ему по плечу. В нем словно раскрылся какой-то новый талант. Весь мир, а почему бы и нет? Париж, Рим, Лондон, Александрия. Кому как не ему должна быть присуща эта взращенная сама собой и между делом космополитическая позиция. Он забыл обо всем на свете, потому что в воображении уже представлял, как рассказывает о каких-то совсем других путешествиях.